Сознание помогает человеку получать информацию из окружающего мира по мере надобности, в любое время и в любом количестве, так как все знания, необходимые в жизни, – а их с каждым прожитым годом требуется все больше и больше, – не нужно и практически невозможно материализовать и разместить в биологическом теле (соматизация, пролиферация информации – это, вспомним, всегда тканевой масс-прирост – а биологический человек не “резиновый”). Очевидно, в мозге и теле накапливается и хранится только информация, постоянно необходимая биологическому, психосоматическому человеку, его “Я”-мозгу и телу для обеспечения существования и функционирования как физико-химического объекта окружающего материального мира. Биологический (тварный) человек сам, без помощи Сознания, строит, укрепляет и обновляет себя из материальных предметов окружающего физико-химического мира, в первую очередь, из пищевых продуктов. Как гнездилище Духа, Сознание одухотворяет “биологического человека”, превращает его в “Человека Духовного”. В моем понимании Дух – это Высший Смысл Человеческой Жизни. Смысл – это Предназначение, и поэтому любой Человек, раз он имеет Сознание и является носителем Духа, имеет свое Предназначение. Главная задача, стоящая перед каждым человеком – обрести Смысл своей индивидуальной жизни, а высшая Цель его существования – найти и выполнить свое земное Предназначение. Главная загадка Человека (и Человечества) – это загадка его высшего Предназначения, а главный Вопрос, стоящий перед каждым Человеком (и Человечеством) – для решения какой Задачи, для достижения какой Цели, для исполнения какой Духовной Миссии он появился в этом Мире. Раз в человеческой жизни есть Смысл и Предназначение, то где-то есть Духовный Проект – Замысел, и у этого Проекта есть Архитектор – Демиург Замысла. “Проект – Человек” – мне очень импонирует такое название глубокого и высоко содержательного, как и все другие работы, научного труда профессора Антонио Менегетти, теолога, философа, психотерапевта в высоком смысле и значении этого слова, знатока бытия, жизни и природы человека. Сознание, посылая человеку Образ, таким способом помогает, дает ему шанс подняться, возвыситься над своей тварностью (при этом, отрицая не ее в целом, а только как жизненную доминанту), обрести Высший Смысл Жизни, выполнить свое земное Предназначение и исполнить свою Духовную Миссию. Поэтому Образ еще можно обозначить, если воспользоваться терминологией Николая Кузанского, как Парадигму – для Человека и Человечества. Образ, генерируемый Сознанием и поставляемый биологическому “Я”, – это одухотворенная, наполненная высшим смыслом информация, и его можно назвать Посланием. Как личное Послание конкретному человеку, Образ – это видение любого места-события именно с позиций Человека Духовного, с позиций Личности, имеющей Смысл, Предназначение и Миссию, а не с позиций человека тварного, биологического. Одухотворение информации в Сознании и формирование Образа как Послания – это интерпретация информации с позиций Высшего Предназначения Человека, наполнение ее Смыслом. Если тварный человек – высшее проприовисцероцептивное “Я” – перцептирует внешнесредовую информацию как обычные сигналы окружающего мира, то одухотворение или очеловечивание информации в Сознании – это нравственное переживание ее именно как Символа, то есть избирательное восприятие и анализ под особым углом. В свою очередь, утрата способности к нравственному переживанию Символа – это расчеловечивание информации или расчеловечивание человека. Личность узревает Образ, понимает и разумеет его. Индивид – духовно не прозревший человек, только смутно его видит, но, слыша Зов Образа и чувствуя его притягательность и тепло, тянется к нему, как слепой котенок к матери, – и так начинается Поиск. Перед тем, как стать Личностью, индивид превращается в “человека ищущего”, стремящегося к Прозрению. Человек, прозревший и увидевший Цель, искавший и обретший Смысл Жизни, исполняющий Жизненное Предназначение и осуществляющий Духовную Миссию, из безликого индивида превращается в Личность. Личность – это познавший и обретший себя Человек, участвующий в осуществлении Проекта и реализации Замысла. И жизнь Человека-Личности – это Жизнь или Бытие. Если индивид – это “человек тварный”, “человек безликий”, “человек имеющий”, то Личность – это “Человек Духовный”, “Человек Живущий”, “Человек Со-Бытийный”. Образ – это и предупреждение “человеку заблудшему”, напоминание о том, что ради каких-то сиюминутных выгод он поступился Принципами и отклонился от главной Цели своей Жизни. Поэтому так важно научиться понимать и правильно истолковывать Образы, посылаемые Сознанием. Подробности того, каким способом Сознание постоянно связано с окружающим миром, и как научиться использовать его воистину беспредельные возможности для одухотворения своей жизни, широко освещены в теософской и философской литературе. Как моральное страдание, психосоматическая патология является в том числе и борьбой Личности и тварного индивида за овладение и использование в своих целях биологических “Я” и тела человека. Психосоматическая метанойя – это одухотворение индивида, его болезненное превращение в Личность, это очищение “Я” и тела и усмирение твари в биологическом человеке. Боль, которую испытывает борющаяся Личность в этой борьбе, является страданием, а боль, которую испытывает сопротивляющийся тварный индивид, является мучением. Если страдание – это признак роста (победы) либо регресса (проигрыша – бывает и так) личности, то мучения – признак роста либо регресса индивида. И если исцеление и выздоровление – это победа Личности и ее овладение биологическим человеком (но не полностью, а только в необходимом объеме), то прогрессирование болезни и нарастание инвалидизации – это проигрыш Личности и победа тварного индивида. Стихание болезненной симптоматики – это временное перемирие или status quo между Личностью и индивидом и набирание ими сил для новой сватки (схватка – схватились, переплелись две борющиеся телесные антагонистичные позы, два внутрителесно совмещенных борца: борца-Личности и борца-индивида). В любом сражении всегда есть жертвы, и при психосоматической патологии, как схватке Личности и индивида, это повреждение или разрушение третьего постоянного участника триединой человеческой жизни – биологического тела. При значительном разрушении “Я”-мозга и тела наступает смерть биологического человека, либо он превращается в ходячий толстовский “живой труп” (также см.: “внутренний покойник”), в плане эффективной деятельности не пригодный ни для Личности, ни для тварного индивида. И оба таких финала – это их обоюдная трагедия. Нельзя воевать, когда на карту поставлена единственная жизнь в единственном теле, ибо в этой войне не бывает победителей. Поэтому, как конфликт, пусть и моральный, высокий, психосоматическая патология – это всегда глупость и преступное недоразумение. Я считаю, что человек – это личность плюс индивид, и они, как две стороны одной “медали” (“медаль” – это биологическое тело), принципиально неразделимы. Личность и индивид, имеющие одно биологическое тело, должны не бороться между собой, уничтожая свой “общий дом” и себя вместе с ним, а любить, беречь и укреплять его, по-соседски мирно сосуществуя в нем в некоторых, жизнью устанавливаемых, пропорциях. Чтобы ужиться, вначале им нужно взаимоувидеть и взаимопризнать друг друга, затем следует взаимопознакомиться и научиться взаимоуважению, после – распределить права и обязанности, как по отношению к друг другу, так и по отношению к своему общему биологическому телу – основе, единственном месте и единственной возможности их вечно совместной жизни. Только тогда они будут стремиться к взаимовыгоде, взаимопомощи, взаимовыручке и взаимопользе. Это, конечно, трудно, но вполне возможно. Без индивида нет личности, а без личности нет индивида, это – вечные сиамские близнецы. Личность должна относиться к собрату по телу с уважением, как к Индивиду, ведь он, в конце концов, ее, витающую в высоких материях, кормит, поит и одевает. И тогда они сольются, образуя с живым телом триединое целое. Такое мирное добровольное слияние – признак гармонии, сбалансированности, духовной и физической зрелости человека и залог пользы от его существования. “Человек – это единство действия”, пишет Менегетти. Как духовно-психосоматическое “единство действия”, настоящий, полновесный, полноценный самореализующийся Человек – это слившиеся со своим биологическим телом Личность и Индивид, и их различить и разделить невозможно. Поэтому истинное духовное и психосоматическое здоровье – это мир между личностью и индивидом, которые, находясь в одной упряжке, дружно и в одну сторону тянут телегу жизни (такой взгляд хорошо просматривается у Толстого в “Войне и мире”). Достижение этого мира – задача психического “Я”, вот для чего нужны и разум, и понимание, и телесное здоровье, и биологическая полноценность головного мозга. Главное – это соблюдение иерархического и приоритетного баланса и справедливое распределение ролей-функций. Не боги горшки обжигают, но без горшков прожить невозможно, и основное и очень важное предназначение индивида – телесное обеспечение сущностных сил человека (самому или с помощью врача), ибо только в здоровом теле – здоровый дух. Индивид отвечает за утоление плотских и материальных потребностей себя и личности (в питании, одежде, жилье, имуществе, деньгах и т.д.). О роли и предназначении личности сказано выше. Гармоничного человека можно назвать “Человеком созидающим”, потому что он оставляет после себя Наследие. Исторических примеров гармоничного сочетания личности и индивида в одном человеке-созидателе, можно привести много: Платон, Аристотель, Конфуций, Христос, Леонардо да Винчи, И.-С. Бах, Гете, Ньютон, Екатерина Великая, Менделеев, Пирогов, Павлов и другие. Но вернемся к Морали и Сознанию. Высшее значение Сознания заключается в моральной оценке ситуации с духовных и нравственных позиций (точнее, поведения в ней человека, так как сама ситуация ни плоха, ни хороша, она, как часть событий окружающего мира, просто есть) и доведении этой оценки до “Я” человека, которое и принимает принципиальное решение о дальнейших действиях: “да – нет”, “буду – не буду”, “принять – не принять”, “ответить – не ответить”, “делать – не делать”, “согласиться – не согласиться”. Сознание доводит Моральную Идею до “Я” при помощи Совести. Затем “Я”, если оно восприняло Голос Совести, принципиально меняет жизнь или поведение, давая соответствующие приказы человеку-телу. Совесть, как актуализированная Сознанием в человеческом “Я” Идея или орудие Матрицы Моральных Принципов, является подсказкой либо иным вариантом давления на психику, и она помогает человеку изменить свое поведение в нравственно правильном направлении. Сам факт информирования “Я” человека об альтернативном варианте поведения – это уже давление на психику. Совесть действует на человека при помощи нравственных мук, душевных страданий, то есть проявляется в виде раздумий и комплекса отрицательных эмоций различной степени выраженности (боль тоже отрицательная эмоция), которые телесно проецируются. Черный Образ тоже борется за себя и свою власть над “Я” и телом как инструментом реализации определенных действий, нужных – образно – прижившемуся в мозге месту-событию. Оружие Черного Образа – это телесная боль и страх изменений, давящих на проприовисцероцептивное “Я” (на Сознание – бесстрастного судью, не участвующего в биологической жизни тварного человека, давить и как-то по-иному воздействовать невозможно). То есть при духовно-психосоматической патологии страдающий человек испытывает две боли: боль-кару – как муки Совести за аморальный поступок, и боль-страх – как оковы, накладываемые на тело черным аффектом. Если человек, игнорируя муки Совести, продолжает жить по-старому, аморально, не по Правде, не по Идее, то Совесть начинает карать его за это, и развивается психосоматическая патология, – “О, совесть лютая, как тяжко ты караешь”. Совесть – это набор Моральных Принципов на все случаи принципиального выбора в жизни, хранящихся в Матрице. Актуализированный Принцип-Совесть – это Совесть-Идея, и этот инструмент Морали проецируется в Сознании в виде Образа, который последним передается человеческому “Я”. В этом Образе с моральных позиций освещена вся ситуация в целом и видна допущенная ошибка, и человек, если он совестливый, ясно видит и эту ошибку и правильное решение. Совесть – это подсказка Сознанием верного решения (поведения, выхода из сложившейся ситуации и т.д.). Идея-Совесть – это Белый Образ, белый аффект или белая аффективно-когнитивная контрструктура (см. выше). Получается, что перед “Я” всегда стоит два Образа: один отражает реальную ситуацию и поведение в ней человека, а другой – идеальную ситуацию, каковой она по (моральной) идее должна быть. “Я” сравнивает эти Образы, и ему предстоит сделать между ними нелегкий выбор, от которого зависит не только психосоматическое здоровье, но, порой, и жизнь и судьба – Судьба – человека-“Я” и человека-тела, – “Судьба человека” Михаила Шолохова. Сознание, посылая “Я”-человеку два Образа, два видения ситуации, два варианта и два возможных результата развития событий, действует подобно Богу, который посылал ветхозаветным пророкам видèния, в которых тоже сообщалось о двух возможных вариантах развития событий, оставляя им право выбора, и сам никогда не вмешивался в этот выбор. В этом плане Сознание – наш внутренний пророк-ясновидец, который постоянно напоминает нам о том, что мы являемся частью Мира и не можем этот Мир не учитывать в своих поступках и действиях. Поэтому Бытие-Сознание выше “Я” человека, стоит над ним, находится вне его дел и жизни и, по определению, никогда не вмешивается в них. “Понять сознание – и через это, окружающий мир и себя в этом мире – можно, только поняв те образы-видения, которые оно нам посылает”, пишет Менегетти. Еще Сознание можно сравнить с дельфийским оракулом, так как нередко сложно разгадать Образ видения ситуации, посылаемый человеческому “Я”. Образ (впрочем, оба Образа) всегда необходимо понять-расшифровать, чтобы решить, что делать (как в ребусе – найти отличия в паре почти одинаковых картин). Сам процесс этого разгадки, толкования Образа, выбора или поиска верного решения, правильных действий и поведения, я называю рефлексией. Как понятно, выбор, особенно в сложной ситуации, прямо зависит от способностей интеллекта. Критерий верного выбора – это уменьшение или прекращение мук совести и имеющейся патологической телесной симптоматики. Но главный критерий (бывают ошибки и ложные муки совести) – это позитивный результат деятельности человека, успешность его жизни – “истина по плодам узнается”. Результаты деятельности видны не сразу, и иногда узнать точно, ошибся ты в выборе или нет, можно только через много лет или в даже конце жизни, а то и не узнать вовсе. Другие способы, какими (моральная матрица) совесть проявляет себя и помогает человеку увидеть допущенную ошибку и указывает правильный выход, правда, тоже в иносказательном виде – это сновидения и язык больного тела. Коротко про сон. Дело в том, что во сне почти угасает перцепция внешней среды, и значительно уменьшаются проприовисцероцептивные потоки, и патологический Образ, за счет уменьшения импульсной подпитки, начинает в Сознании и “Я” бледнеть, растворяться, но полностью, конечно, не исчезает и стоит перед внутренним взором, пусть и в ослабленном виде. Поэтому сон – это время естественного доминирования продукта-послания моральной матрицы – спасительного Образа-разгадки, Образа-выхода из сложившейся ситуации. Сложность в том, что этот внутренний сон-образ мало или почти ничем не напоминает привычные жизненные ситуации и зрительные картины, ведь он, вспомним, является результатом синтеза всех параметров внешнего и внутреннего мира и отражает мир таким, каким он истинно есть (температура, цвет, запахи, вибрация, движения, люди, фонари и т.п.), а не таким, каким он является перед нашими глазами. Во-вторых, если зрительный образ по системе координат трехмерен (длина, ширина, высота), то Образ, порожденный Сознанием, четырехмерен (плюс еще время) и, кроме зрительной информации, повторимся, содержит и незрительную. Как в некоторых сказках и фантастических произведениях: “я бы тебе показался, да ты сойдешь с ума”. В сне-фильме иная логика режиссуры, точнее, в нем нет логики, так как логика – инструмент “Я”, а сон-фильм-образ – это продукт не “Я”, а Сознания. Поэтому, даже если мы и частично запоминаем свои сны (полностью, во всех деталях это невозможно), то плохо понимаем их значение или, что гораздо чаще, не понимаем вовсе. “Игнорировать свою подсознательную реальность (сон) значит невежественно относиться к самому себе”, указывает профессор Менегетти. Тема анализа сновидений при здоровье и психосоматической патологии детально разработана Менегетти и глубоко и всесторонне освещена в его монографиях, к которым я и отсылаю интересующихся читателей. Об иносказательном языке больного тела написано в соответствующих главах. Еще раз добавлю, что для меня Сознание – это не “Я” человека, и что человеческое “Я” есть только высшая проприовисцероцепция, что не так уж мало. Таким образом, в основе психосоматической патологии лежит затянувшийся моральный конфликт, который не разрешается вследствие объективной сложности ситуации либо по причине общей или ситуативной умственной неполноценности субъекта, который не может, не считает нужным или не хочет проанализировать ситуацию, увидеть ближайшие и, что гораздо чаще, отдаленные нравственные последствия определенного поступка-действия, найти верное решение и сделать правильный жизненный выбор. В итоге человек осознано или не осознано вредит самому себе как в плане успешности – и человечности – жизни, так и в плане здоровья, поэтому духовно-психосоматическая патология всегда имеет негативный внешнесредовой событийно-контекстуальный эквивалент (интересующихся опять-таки отсылаю к трудам Менегетти). Одна из важных и частых причин неспособности понять ситуацию и сделать правильный выбор – это биологическая неполноценность ЦНС, в частности, коры головного мозга как высшего аналитического устройства, в том числе и анализирующего-разгадывающего загадки-Образы, посылаемые сознанием. Поэтому важно выявлять и устранять все патологические факторы и причины, мешающие его работе: отеки, зашлакованность, синаптические нарушения и т.п., не забывая и про патологию тела, а это – прерогатива медицины как отрасли знаний и умений, способствующих телесному обеспечению сущностных сил человека. Для меня человек – это существо-явление, всегда и только телесно проявленное, и, исходя из принципа структурно-функционального единства, при поломке механизма-тела всегда сначала необходимо его починить-излечить, иначе ни о каком исправлении жизненных ошибок и осуществлении его духовной миссии не может быть и речи. Только в здоровом теле – здоровый дух. Таким образом, с нравственных позиций …→духовно→психосоматическая патология – это расплата человека за аморальный поступок или неверный жизненный выбор в виде вызванного муками совести болезненного расстройства его “Я”, души, сердца и тела. Выздоровление психосоматически страдающего человека возможно только в одном случае: если он обнаружит, осознает и исправит допущенную ментальную ошибку и сделанный на ее основе неверный выбор. Без этого выздоровление невозможно, и все остальные меры – в итоге симптоматическое лечение. Конечно, в сложных жизненных ситуациях сразу можно не понять, что поступил не по совести, но после осознания этого факта, если, конечно, действительно хочется выздороветь, – а это бывает редко, многим выгодно быть больными, – нельзя оставлять все без изменений. Когнитирование – это, с одной стороны, процесс питания информацией Сознания, с другой стороны, – сличение Сознанием поступившей из внешней и внутренней сред информации с матричными данными на предмет ее принятия или непринятия по моральным соображениям, и, на основании вердикта Моральной Матрицы, ее последующее отвержение-игнорирование либо включение в какую-то схему действия, исходя из очередности решения задач, стоящих перед человеком, реализуемым при помощи инструмента – человеческого тела. В таком контексте когнитирование – это всегда поиск Истины. Истина – это соответствие моральным матричным данным неких суждений-утверждений-отрицаний, высказанных по отношению к принципиальным ситуациям-поступкам: прошлым, реальным или планируемым. Истина важна для правильного Выбора, и она, повторимся, записана на скрижалях Моральной Матрицы Сознания в виде Принципов – всех возможных утверждений или отрицаний в отношении принципиальных событий внешнего и внутреннего мира. Принципиальная оценка поступка-события – это соответствие его Истине. Таким образом, Истина – это Принцип, а Совесть – это Идея. Возможно, что эталоны-параметры Матрицы Принципов частично априорны и задолго до нашего рождения и зачатия заложены в нее Природой, а частично – трансгенетически и эпигенетически закладываются в нее при постнатальной (возможно, и антенатальной) жизни путем инвазии в нее принципов из культуры, религии, философии, науки и повседневного опыта. Сознание – тот тончайший слой, на котором происходит синтетическое взаимодействие перцептивного и проприовисцероцептивного информационных потоков, имеет доступ к Матрице. Также возможно, что конкурирующие между собой “белый” и “черный” информационные потоки, путем образования в “Я”-мозге “белого” и “черного” аффектов, бьются-соревнуются между собой за доступ к этой Матрице, чтобы заложить в нее свои Принципы. Нередко бывает, что человек выздоравливает и перестает мучаться, потому что в нем победило Зло, которое проникло в Моральную Матрицу и заложило в ней свои Принципы (Фауст и Мефистофель). При анализе картины болезни и составлении плана помощи страдающему человеку важно не забывать, что в случае с духовно-психосоматической патологией в Сознание поступает не два, а четыре информационных потока: два внешних перцептивных – “белый” (добрый, позитивный) и “черный” (злой, негативный), и два внутренних проприовисцероцептивных – тоже “белый” и “черный”. Очевидно, врожденную часть Матрицы Морали изменить невозможно и остается только воздействовать на приобретенную. А это – черпание духовных сил из такого неиссякаемого источника, как культурное наследие, и своевременная помощь со стороны библейских “ближних” – родных и близких, бескорыстно любящих страдающего человека. Таким образом, есть следующие проявления духовно-психосоматической патологии как борьбы добра и зла в человеке. На уровне психики – это амбивалентность чувств и противоречивость мыслей и высказываний. На уровне души – это противоречивость и метания в поисках цели и смысла жизни. На уровне сердца – это противоречивость в отношении к себе и ближним в плане любви и ненависти. На уровне повседневной жизни – это противоречивость в делах и поступках. Духовно-психосоматическое выздоровление – это победа морали и примирение человека со своей совестью.
Глава XXIV. Духовно-психосоматическая патология и дефект восприятия Образа.
Как показано выше, при духовно-психосоматической патологии “Я” сталкивается с двумя почти идентичными Образами видения одного и того же места-события (места-ситуации, человека-поступка и т.п.), различие между которыми, порой, ничтожно. Но именно оно, это различие, хотя и смутно, но (почти) всегда ощущаемое человеком, которому что-то мешает в жизни, а что – непонятно, не позволяет сделать столь важный для него или даже жизненно необходимый нравственно правильный выбор. В (идеальной) норме взаимоотношения пары “"Я" – внешний мир” всегда строятся по принципу: одно место-событие = один Образ = одно “Я”. При психосоматической патологии схема другая: одно место-событие = два близнеца-Образа = одно “Я”. Один Образ видения места-события правильный, а другой – с виду почти точь-в-точь такой же – неправильный; впрочем, иногда различия между ними довольно большие, и все зависит от интеллекта. Очевидно, на промежуточном этапе анализа любой ситуации всегда есть два или более Образов ее видения, и “Я” улавливает различия между ними и выбирает один, в данный момент наиболее нужный и правильный. Но при психосоматической патологии различия между Образами ничтожные, и поэтому выбор одного из двух затруднен либо невозможен. У “Я” есть несколько вариантов выхода из такого положения: а просто игнорировать один из Образов (какой и почему именно его?); б выбрать тот, который раньше появился (а почему не тот, который позже?); в продолжать анализировать оба Образа и искать отличия дальше (многие занимаются “обсасыванием” ситуации годами, но – сколько же можно думать?); г вместо одного Образа видения данной ситуации, выбрать оба, “совместив” их в “Я” при помощи “наложения” друг на друга. Такое происходит в том случае, когда близнецы-Образы в целом похожи почти как две капли воды, и “Я” не может уловить имеющиеся мелочи-различия. Это – как в соревновании, когда присуждается два первых места. Совмещенные Образы можно сравнить с некой тончайшей вуалью, плащаницей, наброшенной на мозг, которая имеет область-“уголек” – Символ нерешенной и морально “горячей” проблемы. Эта проблема начинает “жечь” “Я”-мозг, проявляясь постоянным подсознательным вопросом-загадкой или смутными воспоминанием, переживанием, болью, страхом, сожалением о чем-то упущенном, но очень важном, и постепенно “жар” этого “уголька” распространяется на другие отделы мозга, “разогревая” психику и все больше и больше вовлекая ее в эти переживания-воспоминания. Психика разогревается еще и потому, что с каждым днем человек, сделавший неверный выбор, ощущает, – но не зрит и не осознает! – что последствия допущенной ошибки нарастают как снежный ком; “часы-бомба” тикают, приближая час “Икс”, и времени для исправления допущенной ошибки остается все меньше и меньше. О том, что наступит время – Судный День, – когда придется платить по счетам, подсознательно знают все без исключения больные духовно-психосоматической патологией, и они, с одной стороны, боятся этого дня, а, с другой стороны, сильно, порой, страстно ждут, когда же он наступит, надеясь, что после этих последних, пусть и сильных мучений на душе полегчает, и наконец-то закончатся все их горести, болезни и беды. Тема Конца (и нередко смерти – как избавления от невыносимого морального страдания) часто проскальзывает в разговорах таких людей: “вот уйду на пенсию…”, или она маскируется под мечты-сожаления – варианты иного развития тех событий (причем в психике муссируются события, в действительности нередко не имеющие отношения к сделанной ошибке): “вот если бы я тогда…”. Это может быть мечта-тоска по “лучшим временам” или “дальним странам”: “вот, если бы я жил в…”. Порой, такому человеку остро необходимо ощутить свою нужность, чтобы этим хотя бы как-то понизить чувства вины и страха: “что бы вы без меня делали”. Такие мысли и высказывания говорят о том, что эти люди так и не поняли, что истинные виновники происходящих с ними бед – это они сами, и им и необходимо искать и исправлять собственные ошибки, а не пассивно надеяться, что кто-то придет и избавит от страданий, пусть и побьет-накажет. Такие желания говорят о том, что в человеке захирел дух и победила тварность, и он ищет (непременно доброго) спасителя, господина-хозяина своей жизни; эти одинокие испуганные овечки, сбиваясь в стада (“наша сила в единстве”, “еще теснее сплотимся”), всегда нуждаются в покровителе-пастыре, иначе станут легкой добычей волков. В наше время косвенно это подтверждается высокой эффективностью групповой психокоррекции и психотерапии (с почти обязательным элементом морально-психологического порабощения “сплотившихся” путем создания “психотерапевтического культа”, экономически и по-другому выгодного культивируемому лицу – см.: отношения господин-раб), всемирным успешным распространением форм малого бизнеса – 3-5-10 человек, и появлением множества неформальных групповых объединений: молодежных, религиозных, по увлечениям и т.п. (и тоже с элементом культа – лидеризм, гуруизм). Можно привести и много других примером “жжения” этого “уголька” – “тлеющей” в психике лермонтовской мысли, которые тоже сопровождаются поисками того, кто “польет водички” на этот уголек. Варианты а, б и в ясны и достаточно широко освещены в соответствующей литературе, и в данной главе будут рассматриваться ситуации, возникающие при выборе “Я” варианта г. После совмещения в “Я” двух почти близнецовых Образов видения места-события в один в синтезированном едином Образе имеется амбивалентный локус, в котором одновременно сосуществуют и “да” и “нет” по отношению к видению какого-то аспекта места-события, в которой субъектом делался моральный выбор. В итоге “Я” начинает реализовывать две (микро)линии поведения, принимать два решения (по одному вопросу!), а это – шизофреническое расщепление части “Я” и его поведенческого и локомоторного проявлений. Еще раз подчеркнем, что речь идет не об удвоении Образа в целом (по типу двоения в “третьем глазе”), а только об удвоении какой-то его малой части, и это – главное отличие (микро)парциальных расщеплений “Я” от “большой” шизофрении. Получается парадоксальная в своей противоречивости и как бы нереальная картина: ситуация одна, а какой-то части ее слепка-образа в “Я” два – и оба приняты как руководство к действию. И мозгу, его аналитико-синтетическим и исполнительным аппаратам, “Я” по какому-то поводу одновременно посылает две взаимоисключающие команды, говоря и “да” и “нет”. Эта пара противоположных команд-ответов, включаясь в процесс мышления, искажает его логическую компоненту. Такие парциальные “да-нет-состояния” психики можно сравнить с миганием электрической лампочки, которая и стабильно не светит и не тухнет, а только создает помеху восприятию. В результате такого да-нет-мигания страдает восприятие-осмысление контекста-среды в целом (ничего не ясно), и поиск верного решения, зависящий от мельчайшей крупиночки истины, которой так не хватает, еще более затрудняется и затягивается. Возникает растерянность перед ситуацией, и человек, как в сумерках, пристально вглядывается-вдумывается, но ничего толком рассмотреть и понять в происходящем с ним (и творимом им) не может, и ему начинает мерещиться то, чего в действительности не делается и не происходит (про таких в народе говорят – “додумался”). Чтобы представить, что примерно в такие моменты происходит в “Я”, достаточно посмотреть на лампочку и закрыть глаза – на черном фоне будет пятно, или можно смотреть на предметы в комнате во время мигающего света. Первый пример верен при краткосрочной, а второй – при длительной условно-рефлекторной активации в “Я” Образа и “мерцания” его парциального шизофренического дефекта. Если такое да-нет-мигание в определенной области Образа, стоящего перед “Я”, затянется, то оно начинает расползаться по Образу, захватывая его целиком и постепенно формируя его стробоскопное восприятие в целом (стробоскоп – лампа-мигалка), а это в итоге выливается в стробоскопное восприятие сначала только фрагмента актуальной для субъекта действительности, а потом – и всей среды-ситуации (и не всегда только той, в которой “зарыта собака” психосоматической болезни). Такие состояния психики встречаются не так редко, как думается. Хорошим примером стробоскопного восприятия происходящего при да-нет-состоянии психики, с которым не раз сталкивался каждый из нас, является частое моргание у человека (по ряду культуральных, психобиологических и нейрофизиологических особенностей-причин чаще это девушки-подростки и молодые или “еще не старые” женщины), которому, атакуя психику, что-то говорят так быстро (в плане его индивидуальной скорости восприятия и осмысления), что он сбивается и не усваивает информацию, не понимая, то ли он соглашается, то ли нет. И нередко такой человек, чтобы лучше усвоить, начинает протирать глаза (или уши, если важнее понять не то, что он видит, а то, что слышит). Частое моргание (и характерные сопутствующие признаки: влажный с легкой поволокой взгляд, “холодцовая” мимика, маскообразное выражение лица и протирание глаз) в данном примере свидетельствует о том, что человеку одновременно хочется и видеть и не видеть, он и соглашается и не соглашается. Также это признак (клинический симптом) того, что в ЦНС такого субъекта имеются локусы отека и ансамбль денервационно сверхчувствительных нейронов – продуцентов-носителей аффективно-когнитивной структуры, и он, этот ансамбль, в данный момент чем-то, исходящим от говорящего или контекста-среды, в которой происходит разговор, – какими-нибудь фразой, словом, жестом, взглядом, запахом, вещью и т.п. – частично или полностью активирован. “Я” постепенно “привыкает” к такому положению вещей, что обусловлено возникновением толерантности мышления к мелкому логическому противоречию, механизм возникновения которой аналогичен гипосенсибилизации при снижении аллергического тонуса организма внутрикожными инъекциями малых и сверхмалых доз аллергена. В результате “Я” и его церебральный мыслительный аппарат перестают “замечать” эту малую (а, порой, и большую) двойственность и начинают работать, как будто ее вовсе нет, – вспомним известное выражение Тертуллиана: “Верую – ибо это абсурдно”, точнее и не скажешь. Это означает приживление в мозге парциального шизофренического дефекта, и теперь эта лампочка в комнате мышления все время начинает мигать при субпороговой для психики внешнесредовой мелко-триггерной актуализации Образа данного места-события либо подсознательно активироваться соответствующей телесной позой или одной лишь мыслью-воспоминанием в саморефлексирующем “Я” об этом месте-событии. Но человек уже не замечает этого мигания и считает, что все происходящее он видит и воспринимает ясно и отчетливо. Разлад психики усугубляется – и со временем все сильнее и сильнее – искажающим действием монитора отклонения, который способствует тому, что мигающее – стробоскопное восприятие сначала части, а потом и всей реальной картины постепенно трансформируется в стробоскопное восприятие уже искаженной монитором отклонения, то есть нереальной картины (но субъект считает ее реальной). Возможной нейрофизиологической основой парциального и генерализованного “расползания” по психике стробоскопного да-нет-восприятия действительности, а также противоречивых поведения и парадоксального висцеро-вегетативного реагирования (о чем ниже), является ситуационная условно-рефлекторная активация латентной пейсмекерности у группы церебральных нейронов, например, на время лишенных, вследствие отека белого вещества, кортико-кортикального, кортикофугального или иного контроля. Пейсмекерная активность этих нейронов также может облегчаться или поддерживаться, если эти нервные клетки расположены в локусе постоянной или ситуационно возникающей гиперперфузии и гипогидратации. Затем происходит эфаптическое и/или аксонально-импульсное распространение этого ритмичного возбуждения по нейронам – носителям-продуцентам Образа и интактным нейронным популяциям. Не исключено, что частое повторение таких атак вызывает все большее облегчение принудительного навязывания нейронами-пейсмекерами ритмогенеза своих “яктаций” как нервным клеткам ансамбля, генерирующего Образ, так и не входящим в него нейронам за счет “расшатывания” их собственной ритмики (недаром нейроны-пейсмекеры называют “клетки-господа”). Одним из периферических локомоторных проявлений такого да-нет-мерцания нейрональной активности может быть ритмичное подергивание века или какой-нибудь другой мышцы, или это монотонное постукивание костяшками пальцев по столу, перебирание четок; о других проявлениях будет сказано далее. Через какое-то время “Я” привыкает беспротестно и бесконфликтно одновременно воспринимать, точнее, как бы “не замечать”, два полярно противоположных фрагмента временно-пространственно совмещенного Образа и одновременно принимать по ним парные взаимоисключающие выводы-решения. Бывает, что, вследствие длительного условно-рефлекторного контакта с субпороговым для психики внешнесредовым триггером, происходит скрытая актуализация морального конфликта и затяжная активация в “Я” Образа и его стробоскопного да-нет-локуса. Постепенно такое да-нет-мигание расползается по психике, вызывая привыкание человека к стробоскопному восприятию всего происходящего вокруг (измененное состояние психики). Нередко после дезактуализации Образа и возвращения психики к обычному состоянию, где есть либо “да”, либо “нет”, субъект начинает воспринимать нормальный мир как искажение реальности и подсознательно стремится обратно убежать в мир привычного “да-нет”. Состояние такого нереального восприятия обычной действительности кратковременно бывает, например, у подростков (добавим, со специфическими психикой и личностными проблемами) после выхода на улицу в солнечный день с дискотеки, с ее, порой, многочасовыми танцами в темноте с включенным стробоскопом. В частности, таких субъектов можно выявить при электроэнцефалографическом обследовании при пробе с ритмичной светостимуляцией (но есть и другие способы), коротая провоцирует у них это специфическое состояние психики. Этот парадоксальный “да-нет-мир” хорошо описан в жанре фэнтези и отображен в некоторых произведениях литературы (Костанеда), живописи (Дали) и музыки (додекафонисты); другое царство “да-нет” – это мир интернета, точнее, его некоторые сайты, чаты и форумы. На поведенчески-бытовом уровне человек с актуализированным парциальным да-нет-миганием в одной и той же ситуации говорит или делает то одно, то тут же другое, причем часто многократно: по типу серийного элементарного локомоторного или более сложного двигательного машинального да-нет-чередования с элементом бесцельности совершаемых действий (с точки зрения бытовой необходимости). Про некоторых из них в народе говорят “мечется”: несколько раз быстро зашел-вышел в комнату-из комнаты – а спросишь, зачем заходил, скажет, просто зашел (про подобное состояние метко сказано в одной юмореске: “пора бежать – но некуда”); несколько раз взял-повертел-положил какой-нибудь предмет; “ни с того ни с сего” сначала засмеялся, а потом коротко вздохнул-всплакнул, или просто глаза повлажнели; захотел в туалет, зашел, приготовился, а опорожняться не стал и тут же вышел; захотел попить, в стакан воды налил, ко рту поднес, а пить не стал – и не то, чтобы жажда перестала мучить, а просто внезапно пить расхотелось, тут же воду вылил, стакан помыл и поставил на место – или повторил всю серию заново. У другого, бывает, рука к чему-то зачем-то потянулась – и тут же остановилась: забыл, что и зачем хотел взять-сделать, или расхотел это брать-делать. Кто-то прилег поспать – и тут же встал; сказал: “не пойду”, и тут же сказал, что пойду; или куда-то собрался, за дверь вышел, чуть-чуть спустился по лестнице и вернулся; включил музыку и тут же выключил – и так несколько раз. Или долго-долго копил деньги и на что попало махом истратил – и к тому, что денег теперь нет, полное равнодушие; (хуже, когда) на работу устроился и быстро уволился, а спроси, зачем устраивался, то может ответить: “да просто так”. Кавалер пригласил даму в гости и сразу стал ждать, когда она уйдет, а когда она, почувствовав это, собралась и ушла – он тут же пожалел и стал звонить-звать ее обратно, при этом одновременно и хотя и не хотя, чтобы она пришла-вернулась. У таких от любви до ненависти не то, что один шаг – четверть шажочка, и именно про них (специфические) женщины говорят: “бьет значит любит”. Человек может сказать, что забыл чье-то имя-название, и тут же вслух его произнести, а если ему указать, что ты же говорил, что не помнишь, а сам помнишь, ведь сказал, то он отмахнется – такие действительно могут говорить что-то и одновременно этого не помнить, так как говорят рефлекторно-автоматически, без мысленного осознания и произнесения фразы про себя. Можно вспомнить Фрейда, который был абсолютно прав, утверждая, что и так называемые обмолвки и оговорки тоже всегда что-то значат. Субъект может ходить с серьезной болезнью и при этом не лечиться, но жаловаться и вечно собираться сходить к доктору; родственникам и врачам приходится подобных больных запугивать – иначе не пробить. На предмет наличия парциального шизофренического расщепления в плане “незамечания” своей серьезной болезни подозрительны многие случаи внезапной сердечной “уличной” смерти – шел, упал и умер, а ведь давно знал, что сердце больное, и что умереть может, не раз и не два предупреждали. По этой причине до многих больных стенокардией, сердечным инфарктом совершенно не доходит серьезность их положения; хотя формально они соглашаются, что тяжело больны, – да вот все забывают принимать лекарства. Нередко эпизод такого противоречивого двигательного поведения имеет вегетативно-сосудистое или эндокринно-висцеральное сопровождение (для наблюдаемых мной случаев особенно были характерны так называемые смешанные вагосимпатические кризы – это нейровегетативное да-нет-мерцание), если нейроны соответствующих отделов мозга являются частью или вовлекаются в ритмику ансамбля денервационно сверхчувствительных нервных клеток – носителей-продуцентов аффективно-когнитивной структуры, в момент ее актуализации и последующей пейсмекерной раскачкой и синхронизацией ритма ее нервных клеток. Например, кто-нибудь стоит-стоит, какой-то предмет в руках вертит-теребит, и (со стороны) непонятно, то ли положить хочет, то ли, наоборот, взять покрепче, а сам то краснеет, то бледнеет, то пятнами покрывается; и губы облизывает – видно, что во рту сохнет, но может тут же смачно сплюнуть. А, бывает, по столу пальцами или ложкой постукивает, а глаза туда-сюда ходят, периодически застывая в горизонтально-вертикальном полуотведении, а то вдруг закашляется, или дыхание засвистит, а может отрыгнуть воздухом или упустить кишечные газы. Характерное сочетание – это клонирующее подкатывание глаз вверх с “налетом” легкого сходящегося косоглазия с коротким судорожным вздохом-придыханием, и человек, (формально) зная об этом и делая это при посторонних (в специфических ситуациях), как бы этого не замечает, а скажешь – мимолетно смутится-обидится, или просто не прореагирует, так как слышит в такие моменты “мимо ушей”, точнее, обращенные к нему фразы-слова как бы “скатываются-скользят по ушам”, как капли воды по жирной поверхности. Таким в армии и кричат: “эй, ты, смотри сюда”, или “слушай сюда”. Люди, машинально осуществляя эти действия, частично воспринимают делаемое ими как бы со стороны (порой, и сами за собой отстраненно-холодно наблюдают), или как будто находятся в скафандре, будто не с ними “это” происходит, и не они “это” делают, в то же время, формально соглашаясь, что они, если спросишь. В такие моменты всегда есть элемент притупления восприятия окружающей действительности, они “чуть-чуть не здесь” (а, спроси, где – не знают; получается, что в это время они как бы “нигде”, и это одно из проявлений расщепления восприятия-осознания своей пространственной локализации – состояние постранственно-временнòго “и-там-и-здесь-ни-там-ни-здесь”). Еще один характерный признак – я заметил, что такие субъекты “не любят” в момент противоречивого поведения смотреться в зеркало. “Увиденное” в нем им активно не нравится, и в то же время они свое отражение, так не нравящееся им, воспринимают (от себя) отрешенно: не как свое или чужое, а “просто как отражение”, при этом опять-таки формально признавая, что это они. В таких случаях никогда нет мощной двигательной экспрессии, страсти не кипят, и посуда не бьется (разве что упадет случайно), и поведенческая сила-выраженность и чувственно-аффективная энергетика таких да-нет-состояний всегда мелкая, слабая, “блеклая”, так как является проявлением “крупиночного”, парциального дефекта.
Также могут быть внезапно возникающие – спонтанные или как сопровождение локомоторного да-нет-поведения – ауроподобные ритмично сменяющие друг друга полярно парные мнестические или органолептические контрэлементы по типу “есть-нет”: говорит, что вроде запахло чем-то, и тут же – да нет, не запахло, либо говорит-чувствует, что одновременно чем-то и пахнет, и в то же время (вроде бы) не пахнет. Другой внезапно задумается – а спроси, о чем, то не скажет, так как сам не помнит-не знает, о чем думал, помня только, что “думал”. Иной может смутно припомнить что-то, одновременно и очень важное и совершенно неважное, – и вмиг забудет, сожалея и одновременно не сожалея о том, что забыл (что?). Третий вдруг захотел спать, лег, чутко (как заяц в лесу) лежит в расслабленно-напряженной позе готовности (чтобы быстро можно было встать – куда? зачем?), и понять не может, то ли спит, то ли бодрствует, а спросишь – “зачем лег”, скажет – “так, спать хочу”, “а что встал” – “да лежать не хочется”. Для таких состояний “ни сна-ни бодрствования” характерны отчетливые, порой, фантастические зрительные картины-видèния при закрытых глазах. Видя все в мельчайших деталях, в то же время человек точно знает и чувствует, что не спит, и, если откроет глаза, то сон-картина сразу развеется – сон снится, а сна нет (“…мне малым-мало спалось, да во сне привиделось”). Следствием ситуационной мелко-триггерной внешнесредовой условно-рефлекторной актуализации такого расщепленного поведенческого паттерна является то, что попытки человека (или близких) понять причину такого поведения и получить ответы на вопросы: “Что ты делаешь?”, “Почему ты это делаешь?”, “Зачем ты это делаешь?”, обречены на неудачу, и оно, это поведение, ими рассматривается как перепады настроения, дурость, “замороченность”, капризы, или более поэтично: как свидетельство тонкой и поэтому противоречивой натуры, “красивых” (добавлю, мелко-локомоторных) метаний в поисках истины и синтеза противоречий бытия-мира, как творческие шатания, брожения, порывы или парадоксы большого художника. У красивых женщин – это (для мужчин-ценителей) поведенческий шарм, легкая олигофренная “изюминка”, пикантная приправа к красоте, только еще больше оттеняющая основные достоинства. Зная эти тайные триггеры-кнопочки и в нужное время нажимая на них, можно легко управлять желаниями и поведением такого субъекта – и в жизни и в литературе содержится тому немало примеров. Другой характерной клинической чертой является следующее. В такие моменты в поведении субъектов всегда имеется некоторая аутичность, которая в момент совершения да-нет-яктаций содержит такие элементы, как специфическая внутренняя сосредоточенность и погруженность в ситуацию (уход в “зазеркалье”) и некоторый поведенчески локомоторный автоматизм – мелкоразмашистость и машинальность (лучше сказать, “машинность”) жестов и движений и их нередкое мимопопадание (берет-берет ложку, а взять не может, набирает-набирает телефонный номер, а правильно – не получается), а также характерный “пустой”, отсутствующий или задумчивый, поволочно-затуманенный взгляд. Такой “ежик в тумане” машинально делает одно, порой не осознавая, что он именно делает, а думает совершенно о другом, порой, тоже толком не зная, о чем (вообще задумчивость, особенно если она сопровождается общей неподвижностью и мелкой локомоторной стереотипией, – это далеко не всегда признак думанья о чем-то конкретном, а чаще, наоборот, это недуманье – за-думчивость, витание, пребывание за думой, за мыслью, где-то в ментально “пустом” пространстве). Если это происходит во время длительной автомобильной поездки, то, порой, из памяти выпадают километры и километры пути – очнется, а уже почти приехал, и ведь сам за рулем сидел. А бывает и так, – ведь, (вроде бы) помнит! – что пошел за хлебом, а принес (почему-то) кефир. Открыл пакет, пить не стал и поставил в холодильник, где кефир и прокис. Таких “задумчивых” очень “любят” женщины-торговки на базаре. Они все купят, что им ни положишь; главное – не спорь, молчи и молча же подкладывай-подавай, а то спугнешь (придет в себя – и не купит, даже если очень надо). Да и обвесить можно, одно слово – простаки. Цыганки – тоже мастерицы актуализировать парциальный поведенческий да-нет-автоматизм. Им женщина говорит: “кольцо не дам” – и тут же сама его цыганке кладет в руку. Характерно, что подавляющее большинство жертв базарного обмана и обворовывания цыганками редко испытывают сожаление и обращаются за помощью в милицию, потому что обычно они равнодушны к этим потерям (хотя в другом случае, не имеющем отношения к их болезни-аффекту, эти же самые кроткие жертвы наглого обмана могут яростно драться-сражаться буквально за каждую пядь), и это равнодушие, точнее, “незамечание”, игнорирование потери – одно из проявлений толерантности “Я” к парциальной да-нет-противоречивости. Но эта да-нет-“жилка” успешно разрабатывается не только базарными и уличными проходимцами. Такие же подходы вполне научно осуществляются, например, политтехнологами при предвыборной агитации. Эти специалисты прекрасно знают, что если парциально расщепленный субъект скажет: “не буду голосовать за него”, то обязательно против его фамилии в бюллетене галочку поставит. То же самое касается и рекламы: когда такому “противоречивому” товар не нравится, он его непременно купит. Для них специально делают определенную рекламу, которую те ругают, но все равно смотрят, так как она им одновременно и нравится и не нравится. Это называется – купить, чтобы не пользоваться, а поругать и выбросить: “вот видите, я же говорил, что этот товар никуда не годен” (или “книжка глупая”, “еда не вкусная”). Газетчики тоже это учитывают: такой про статью говорит, что она скучная, а сам, поругивая, ее читает от начала до конца; можно вспомнить кино и т.п. Бывает и такое расщепление, как месть другому в виде членовредительства собственного тела, что отражено в известном анекдоте: “выколю себе глаз, пусть у моей тещи будет зять кривой”. В более мягких случаях это наплевательское отношение по принципу: “чем (мне) хуже, тем (мне) лучше”. Многие мужья буквально все до копейки отдают своим женам, случайно однажды нащупавшим и годами успешно – “грамотно” – разрабатывающим их шизофреническую да-нет-“золотую жилку”. Пророй, зарабатывая очень большие деньги, они нередко плохо одеты, а их жены в это время ходят в золоте и норковой шубе. Эти женщины знают, когда и в какой форме попросить. Главное – чтобы сказал “не дам”, и тогда потом обязательно даст, и чем злее было “не дам”, тем больше даст. У таких часто бывает: в квартире богатство – а сами ходят в рваных тапках, старом трико и спят чуть ли не на коврике у порога; в холодильнике – чего только нет, а едят простую картошку. И всегда – полное равнодушие (с элементом отстранения, как будто не он это сделал) к этим бездумным тратам и вопиющим противоречиям. Характерно, что эти бизнесмены, “не замечая” бездумного растрачивания огромных сумм, в то же самое время могут насмерть биться-торговаться из-за каждого евроцента. Бывает, он в три-четыре раза переплатит за ненужную рубашку, которую и носить-то не будет, а вечером отцу или тестю подарит, и тут же ищет, где сигареты на рубль дешевле, – “а почему я должен переплачивать”, – ничего не поделаешь, принцип. Народ быстро подметил эту особенность некоторых “новых русских” в многочисленных анекдотах. Важной чертой является следующее: почти (если не) все больные психосоматической патологией, имеющие парциальный шизофренический дефект, постоянно или периодически смутно ощущают, что “что-то не так”, да вот понять – ни самостоятельно, ни при помощи чьих-то совета-подсказки: что же именно не так, и если не так, то тогда как (надо), – не могут. Нередко они ходят с выражением специфической (маски) тревожно-сомнительной озабоченности на лице, причем это “просто” озабоченность: беспричинная, ситуационно не оправданная и ни на что конкретное не направленная, и возникает она после случайной подсознательной рефлекторной активации “дремавшей” аффективно-когнитивной структуры случайно “залетевшим” в глаз, нос или ухо субпороговым для психики внешнесредовым триггером, и как внезапно появилась, так же внезапно и исчезает. Другой бытовой чертой больных психосоматической патологией является потребность часто “сверяться” в мелких действиях и поступках с мнением жены и т.д. Они часто смотрятся в зеркало – все ли в порядке, но, смотрят “пусто”, “сквозным взором”, и поэтому не видят, и тут же спрашивают у жены. Нередко такие люди узнают, чувствуют, понимают, ценят и любят себя преимущественно или исключительно через ощущения других, бесконечно задавая одни и те же вопросы по какому-нибудь (всегда) мелкому поводу. Они могут быть львами в сражении и кроликами с женщинами – или наоборот; другие – в какой-то ситуации попеременно и трусливые и смелые, и робкие и наглые, и умные и глупые, и ловкие и неловкие. Часто такие, встретившись, образуют пары (тройки и т.д.), комплементарные по дефекту, что хорошо отражено на полотнах многих выдающихся художников (Лукас Кранах, Брейгель, Босх и другие), когда слепой ведет глухого, хромой – безрукого, и т.д. Нередко случаи противоречивого машинного поведения, особенно с психовегетативным или ауроподобным клиническим “обрамлением”, эпилептически “озабоченными” врачами трактуются как одна из форм эпилептического приступа или даже амбулаторного эпилептического автоматизма. (И ЭЭГ – пособница гипердиагностики эпилепсии, нередко это “подтверждает”. Лично я, как специалист-практик, записавший более 20 тысяч электроэнцефалограмм больным и здоровым от 2-3-недельного возраста до 70 лет, в том числе и пациентам с диагнозами эпилепсия и эпилептический синдром, многие из которых принимали антиконвульсанты и обследовались многократно, считаю, что в настоящее время в эпилептологии имеются две одинаково актуальные проблемы: гипердиагностика и одновременно (но гораздо более реже) гиподиагностика эпилепсии.). Бывает, что эти пациенты годами безо всякого толку и необходимости принимают противосудорожные препараты. Но вдумчивый психиатр, невролог или врач другой специальности при внимательном сборе анамнеза (vitae et morbi) обязательно обратит внимание на контекстуально-средовую обусловленность такого стереотипного да-нет-поведения-приступа и, отбросив диагноз эпилепсии, заподозрит или даже “вычислит” внешнесредовые условно-рефлекторные микротриггеры (которые часто маскируются под “поводы”), – конечно, если будет должным образом подготовлен. Еще раз подчеркнем, что во всем, что не касается болезненного “пунктика”, это совершенно нормальные люди, которые нередко добиваются больших успехов в жизни. Беда в том, что человек с селективно и ситуационно расщепленным “Я” ничуть не догадывается об этом и, не понимая очевидных вещей, делая кричащие ошибки и вопиющие просчеты, он “в упор” не видит этих ошибок, нередко считая, что “все идет как надо”. Он абсолютно уверен, что “с головой у него все в порядке” (что, в принципе, так и есть), и в споре с такими точно не рождается истина. До него “не достучаться” и если пытаться ему сказать: “ты же сам себе противоречишь”, даже попытаться буквально ткнуть его носом в предельно простую и очевидную на свежий взгляд ситуацию, то он просто не поймет, о чем речь, и совершенно искренне будет убеждать человека в обратном (сам дурак). Вышеперечисленные да-нет-нарушения имеют и свои мышечно-тонические позные проявления. У таких людей периодически меняется общий или локальный паттерн позного мышечного напряжения с одного на другой (вспомним, при моральном конфликте имеется противостояние поз), и на уровне единичной элементарной локомоции – локомоции морального выбора, или какого-то более сложного локомоторного акта доминируют то (“моральные”) агонисты, то (“моральные”) антагонисты этого движения-акта, осуществляя то одно, то другое движение-действие (как в армейском анекдоте: “стой там–иди сюда”). В ряде случаев поочередное напряжение агонистов и антагонистов – эта да-нет-локомоция – постепенно приводит к гипермобильности или разболтанности в суставе, ответственном за эту локомоцию (морального выбора), или нескольких суставах, осуществляющих принципиальное локомоторное действие, вплоть до состояния генерализованной суставной рекурвации; в суставах позвоночника это гипермобильности, нестабильности, спондиллолистезы и т.п. (В частности, формированию рекурвации пальцевых суставов способствует привычка “хрустеть” пальцами, как правило, имеющая психологическую ситуационную подоплеку). В клинике внутренних болезней такие больные часто проходят под маской соединительнотканной дисплазии (модного нынче диагноза). Нередко их видно издали по характерной рекурвации в коленных и локтевых суставах, а в более серьезных, точнее, очевидных случаях – по своеобразной разболтанной и развинченной “походочке” (“у них походочка, как в море лодочка”). Таким образом, в рассматриваемых случаях телесным локомоторно-суставным маркером парциального шизофренического дефекта “Я” может являться разболтанность в каком-либо суставе или их группе как следствие частых смен одного паттерна мышечного напряжения на другой – локального телесно-позного да-нет. В главе об иносказательном языке больного тела о патологии суставов, как о маркере определенной жизненной ситуации, будет сказано подробнее. Стоит добавить, что периодом парциальной шизофренизации “Я” как проявлением одновременного существования различных Образов видения одной и той же ситуации сопровождаются не только моральные конфликты. На этапе оперативной мыслительной переработки любых пар (троек и т.д.) Образов видения как поиска оптимального варианта решения проблемы кратковременное (парциальное – но эта “порция” бывает очень большой) расщепление “Я” – обычное дело. Но в итоге “Я” выбирает (правильно или неправильно – это другой вопрос) что-то одно, ибо, как у Эдгара По, “Боливар не вынесет двоих”. Представляется, что (транзиторная физиологическая парциальная) шизофренизация или расщепление “Я” – это отображение в психике человека векторно-динамической оппозиционной многомерности и расщепленности-противоречивости окружающего мира, включая его ноосферные проявления, являющихся контекстуально-внешнесредовыми аналогами (и естественными провокаторами) шизофрении “Я”. Сам факт разделенности “данной нам в ощущении” материи на планеты, механические тела и более мелкие корпускулы – это уже расщепление (в мозге тоже два полушария). Сознание тоже двояко, так как в одинаковой степени не принадлежит ни “Я”, ни внешнему миру. Чтобы спасти человека, запутавшегося в противоречиях, его необходимо насильно вырвать, вытолкнуть из среды-ситуации на время, достаточное, чтобы он остыл, одумался и примирился сам с собой. Время лечит, и при стихании морального конфликта уменьшается или исчезает не только парциальная шизофренизация “Я”, но и гемоликворные нарушения и очаговые отеки мозга, и, за счет уменьшения явлений денервационной сверхчувствительности и угасании пейсмекерной активности, улучшаются функции нейронов – носителей-продуцентов Образа, а сам Образ в “Я” бледнеет, сморщивается и прячется (но память о нем остается в локусах альтерации сосудистой стенки, и нужно выждать, когда проницаемость сосудистой стенки нормализуется). Наступает время “разбора полетов”, которое надо с толком использовать. А теперь рассмотрим другой возможный вариант пространственно-временнòго совмещения двух парциально антагонистичных Образов в “Я”, когда оно приводит не к да-нет-миганию, а к взаимоуничтожению части удвоенного Образа в “зонах” принципиальных различий по типу суммации “да” с “нет” или плюса с минусом. Вследствие этого в какой-то части Образа будет пробел – как бы слепое пятно на глазном дне "третьего глаза" или своеобразная парциальная ситуационная слепота. Какой-то момент видения картины-ситуации как бы исчезает из “Я”, и там, где у человека обязательно должно быть определенное отношение-участие к происходящему (с ним), будет иметься индифферентность: ни “да” ни “нет”, и, вследствие этого, ситуационное бездействие – как еще можно реагировать на то, чего не видишь (не слышишь, не ощущаешь, не осознаешь и т.п.), и, следовательно, чего нет. Такие люди подобны Сизифу, они бесконечно начинают одно и то же дело и, как плохие танцоры с их известными проблемами, бесконечно его проваливают, – причем, что характерно, проваливают всегда по одной и той же причине, порой, очевидной для любого мало-мальски здравомыслящего человека. Но они этой проблемы-причины, даже если их буквально ткнуть в нее носом, как говорят, “в упор” не замечают – и в провале у таких всегда виноват кто угодно или что угодно, но только не они сами. А нередко они смотрят на такие случаи как “просто на провал” без причины, – подумаешь, ну и что, – и такое индифферентное отношение является еще одной их характерной чертой. В наше время и в нашей стране такие случаи особенно характерны для бизнеса, в котором, особенно среди бывших спортсменов с их известными ментальными особенностями, культивируются “воля”, “упорство” и т.п. Многие сталкивались с тем, что человек ситуационно не понимает очевидных вещей, не реагирует там, где нужно реагировать; он как будто не слышит или не улавливает смысла обращенной к нему речи, “стеклянно” смотря сквозь-вдаль говорящего или “мажуще”, уклончиво-мимо туда-сюда водит глазами. Такой “соринку в чужом глазу увидит, а в своем бревно не заметит”. При этом, если рассказать ему о происходящем с ним под видом случая с кем-нибудь другим, он рассуждает вполне трезво и здравомысляще, сразу видит ошибку и находит правильное решение. Примеры ситуационной “моральной слепоты” – это моральное равнодушие в тех случаях, когда человек должен относиться к происходящему неравнодушно. Иная мать искренне ругает какую-нибудь женщину за то, что та плохо кормит и одевает своего ребенка, а собственного ребенка кормит и одевает гораздо хуже. Но периодически как бы “приходит в себя” – одумывается, – закармливая-задаривая теряющегося ребенка. Какая-нибудь женщина плачет от жалости к героине фильма, а к ребенку или мужу, который лежит с температурой, не подходит. А может жалеючи принести с улицы кошку домой и потом “забывать” ее кормить, или, наоборот, кошка лакает сливки, а дети пьют пустой чай. Другое. Бывает, человек начал действие-разговор – и вдруг в разгар дела-беседы внезапно на какое-то время прервался, молчит и смотрит либо еще и замрет-не шевелится. Характерен диалог: “Что же ты стакан после себя помыла, а пятно (от черного кофе на белом столе) не вытерла?” – А в ответ искреннее: “Я его не видела” – и она действительно его не видела. Нейрофизиологической основой таких состояний может быть ситуационное образование нового или нарастание имеющегося отека в каком-нибудь церебральном и/или спинальном локусе с выраженностью, достаточной для стойкого угнетения активности группы нейронов, расположенных в зоне отека. И тогда во время актуализации в “Я” Образа в ансамбле возбужденных нейронов, его продуцентов-носителей, всегда будет группа заторможенных нервных клеток. Возникнет поле выпадения активности, которое может иметь зрительные, слуховые, вегетативные или поведенческие клинические корреляты. Если эти нейроны имеют выход на спинальные мотонейроны, то ситуационная расторможенность последних вызовет появление спастичности в одной или нескольких мышцах. Спинальной причиной спастичности или ригидности может быть временный отек в области расположения интернейронов, на которых оканчиваются пирамидно-экстрапирамидные тракты. Либо это нейроны стрио-паллидарной системы, заторможенность которых вызовет временное появление мышечной ригидности, зубчатости или восковидности. При фронтальной локализации этих нервных клеток причиной невозможности совершить какое-то движение будет являться ситуационное изолированное кортикофугальное выпадение; возможны и другие варианты нарушения субординации или реципрокности между проекционно-связанными группами цереброспинальных нейронов. Выраженность выпадения зависит от объема отека и количества заторможенных нервных клеток. Позно-мышечный и локомоторно-двигательный аналог такого “ни да-ни нет” – это транзиторные состояния функциональной неполноценности локомоторного аппарата, – строго говоря, это своеобразные центральные и/или периферические парезы и параличи различной степени выраженности, – в плане трудности или невозможности совершения какого-либо конкретного движения или в виде общей ситуационной локомоторной неловкости, замирания или обездвиженности (“что встал как истукан?”). Другой вариант такого пареза – это как бы “просто” неделание, неосуществление вроде бы “нужного” движения; такой скажет: “не получается,” “она (нога или др.) не выпрямляется”, “не могу пошевелить (согнуть и т.п.) и не знаю почему” и т.д. Обычно поиск неврологической или другой медицинской причины данного дефекта ничего не дает, так как это не признак стойкого органического поражения головного или спинного мозга, проявляющийся в виде центрального спастического и/или периферического вялого паралича или пареза, а ситуационная (психо-)нейродинамическая дисфункция. Как правило, в медицине такие случаи проходят под масками резидуальных явлений родовой или черепно-мозговой травм, “перенесенного на ногах” микроинсульта, последствий ожирения, гиподинамии; встречаются определения типа: “локомоторная олигофрения”, “замороженная” (дедом Морозом?) конечность, периферическая мышечная ригидность, мышечные крампи, миотонии и т.п. (также см.: “соматическое бессознательное)”. Принципиальной особенностью таких парезов и параличей является то, что мышцы, паретичные – “арестованные” – в одних социально-средовых условиях (контекстуально морально “окрашенных” локомоторных актах или действиях), нормально или даже очень хорошо функционируют в других условиях, в нейтральных в плане “пунктика” ситуациях. Пример: больной может передвигаться по квартире, кряхтя и охая (“кряхи”, “охи” и “вздохи” при движении часто сопровождают поведение таких людей в определенных ситуациях), или с (нередко показным) трудом сходить на базар или в магазин, расположенные буквально под боком, и в то же время способен долго прогуливаться по аллее или парку, “накручивая” километры, и даже хвастаться этим, причем перед теми же, перед которыми “кряхтит”. Но указывать ему на такое противоречие – как пытаться объяснить дальтонику, что такое зеленый цвет. Девушка, крайне неловкая на уроке физкультуры, прекрасно танцует на вечеринке и катается на доске и роликах. Родителям и учителям хорошо знаком ситуационный ступор многих непокорных чад: стоит, молчит, голову опустит, и ничего от него не добьешься и не услышишь. Но если в это время невинно спросить его о чем-то постороннем – мигом “оживет” и разговорится, и весь речевой и двигательный ступор тут же исчезнет; характерно, что они толком не могут ответить, почему молчали. Некоторые такие случаи проходят под маской “психического шока”. Многие испытывали такой общий или парциальный психосоматический упадок “локомоторных” сил, когда настроение паршивое и все тело болит, спину не согнуть. Но если в это время случится какое-нибудь радостное событие (дезактуализация аффекта), то всю хворь сразу как рукой снимет, на душе и в теле появляется легкость, и человек буквально летает. Перечисленные нарушения восприятия Образа и их психические и локомоторные эквиваленты могут комбинироваться, проявляясь в виде “заплаточных” чередований да-нет-мигания и ни-да-ни-нет-выпадения.
Глава XXV. Образ, ландшафты и культура. Духовно-психосоматическая патология как рабство. Раб и господин.
Примеров субпороговой для психики условно-рефлекторной актуализации Образа и навязанных им психо-телесного переживания-воспоминания, (рефлекторных, (полу)автоматических, машинальных) действия или (само)принудительного “я-должен-поведения” можно привести очень много. Связывает их то, что человек не знает-не думает, почему он “внезапно”, “вдруг”, “ни с того, ни с сего” что-то смутно чувствует (как будто поднимающееся изнутри, хотя в действительности попадающее снаружи), о чем-то вспоминает, или его “кто-то/что-то” тянет-толкает что-нибудь сделать (в одной детской сказке было такое животное: “тяни-толкай”). Образ – и в этом его главная опасность – скрытно толкает человека на совершение определенных поступков и действий, порой, не только ему совершенно не нужных, но даже опасных и вредных, и главное оружие Образа – Зов. Зов воспринимается человеком как его собственное внутреннее побуждение. То есть команда-задание, данная, лучше сказать, навязанная человеку снаружи (вроде бы) мертвой и поэтому неопасной ситуацией-внешней средой, однажды тайком приживившей своего эмиссара – Образ – в мозге (зазевавшегося недотепы-)человека, воспринимается им как его собственное желание, и в этом – главная опасность Образа и его Зова. Приживление Образа внешней среды в “Я” способствует тому, что (как мы привыкли думать – мертвые) участки внешнего мира, отстоящие друг от друга на многие километры, а то и тысячи или десятки тысяч километров, общаются между собой, так как Образ – это еще и информационное послание (“передачка”) одного ландшафтного участка внешней среды другому, таким способом – …→Символом→Образом→… – информирующего его о происходящих событиях. И ее, внешней среды, почтальон-переносчик – человек вдруг “просто” едет куда-то и ничего не ведает о том, что он скрытно “начинен” ландшафтной информацией, “подсаженной” в виде Образа в его “Я”, и запрограммирован (“зазомбирован”) на эту поездку и совершение определенных действий в пункте назначения. По прибытии команда “старт” – это подсознательное условно-рефлекторное воздействие внешнесредового микротриггера ландшафта – получателя информации, “тихо” актуализирующего “дремавший” в психике Образ и его Зов. Это хорошо отображено в известной бардовской песне 60-х годов ХХ века: “Понимаешь, это странно, это очень странно, ничего с собой поделать не могу. А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом в тайгу”. Иными словами, участки ландшафта нашей планеты постоянно общаются между собой; средство общения (доставки сообщения) – “Я” и тело человека (и, возможно, всех живых в биологическом смысле существ). “Я” заряжено Образом, а тело – позой, так как именно в телесной позе как психосоматической проекции “желания определенного действия” скрытно от “Я” закодировано то, что предстоит человеку сделать по приезде-прибытии на место. Способ общения ландшафтов – стимуляция людей на перемещения посредством зова, когда человека “что-то” настойчиво сталкивает, срывает с насиженного места и упорно гонит вперед, он чувствует себя как в песне: “пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю…” (в одном медицинском журнале я даже как-то вычитал статью про “железнодорожный параноид”, когда человек внезапно срывается с места и куда-то едет, а зачем, толком объяснить не может). Сообщение, повторимся, передается в закодированной форме – в виде Образа, незаметно приживленного участком ландшафта в мозге человека во время какого-нибудь события (ехал на автомобиле, затем, не зная, зачем и почему, остановился, механически вышел и подошел к какому-то дереву, постоял, подержался за него, вернулся в машину и поехал дальше, или нарвал цветов и веток, взяв с собой и по дороге выбросив). Когда человек прибыл “в пункт назначения”, внешняя среда – “ожидающий” послания участок ландшафта путем подсознательной условно-рефлекторной микротриггерной стимуляции его мозга актуализирует Образ, и человек, ощущая Зов как настоятельную внутреннюю потребность, производит какие-то действия, произносит слова и т.д. Выходит, не только от себя никуда не убежишь, от Земли тоже никуда не убежишь, по крайней мере, на этом свете. Существуют такие места и местечки – и их множество, – которые являются патогенными для конкретного человека (или группы людей определенного психосоматотипа), в чем-то уязвимого по отношению к данному ландшафту, который заражает его Образом. Есть и лечебные места, но в данной работе речь не о них. Власти и духовенство выискивают или сами создают такие места, сооружая там памятники, стимулируя паломничество, парады, шествия, линейки в пионерском лагере. В недалеком прошлом самым известным таким местом был мавзолей Ленина, место которого в наши дни занимает срочно восстановленный храм Христа-Спасителя, – ведь, как считают российские светские и духовные власти, народу без гиперфетиша нельзя. Такие культовые места – это гибрид ландшафта и произведения искусства, в результате слияния которых рождается вирулентный Символ, внедряющийся в головы паломников и превращающийся в них в Образы, чему также способствует снижение бдительности – критичности – разума при помощи соответствующей идеологической обработки. Как у одного поэта: “И Ленин, как рентген, просвечивает нас”, или у другого: “Я встал со стула, радостью высвечен, хочется идти, приветствовать, рапортовать… (между прочим, портрету)”. Люди, побывавшие в таких местах, становятся разносчиками Образа. Действие Символов, испускаемых такими полуискусственными/полуестественными местами-событиями, на психику может быть очень сильным, особенно, если происходит его массовое созерцание (эффект толпы). Образ, возникший в результате их внедрения в психику, испускает мощный Зов, который в определенных ситуациях (условно-рефлекторно) воспринимается “Я” как внутреннее чувство долга: “Родина-Мать зовет”, “Смело мы в бой пойдем за власть советов и, как один, умрем в борьбе за это”, “(начальник им:) Будьте готовы – (они начальнику:) всегда готовы” и т.п. Зов образа, замаскированный под чувство долга, может не только исковеркать, но и лишить человека жизни. У Стефана Цвейга есть прекрасная и одновременно щемяще-трагическая новелла “Амок” про человека, зараженного чувством долга, и его же роман “Нетерпение сердца”. В Библии сказано: “Не сотвори себе кумира”. Для борьбы с навязанным внешней ситуацией-средой неосознанным насильственным поведением и нейтрализации Образа очень полезна тренировка психики путем непредвзятого и отстраненного ментального самоанализа того, что произошло (что и почему сделано, с какой целью и что от этого выгадал/прогадал субъект) за какой-то период времени. Для этого необходимо “отсечение” от аффективно-когнитивной структуры аффективной составляющей и ее обязательное последующее стойкое самоподавление медитативным или другим способом, так как разум, в котором заключается единственное спасение человека, должен быть в это время холодным. Этот способ помогает развеять чары Образа, устоять перед соблазном его Зова, особенно если это “Вечный Зов”, и вырваться из лап ситуации-внешней среды. Абсолютно прав профессор Менегетти, указывающий на то, что для этого необходим не только скрупулезный ментальный самоанализ определенного отрезка своей жизни (сутки и т.д.), но и последующее обязательное формирование контрпривычек как эндогенных ситуационных антагонистов патогенного Образа. Тогда, как только в “Я” произойдет активация Образа, приживленного человеком, картиной, мавзолеем, рекламой, лозунгом или внешнесредовым ландшафтом, рефлекторно-автоматически происходит и активация собственного психического механизма его нейтрализации-подавления в виде актуализации внутреннего Образа-Спасителя, созданного собственным Разумом человека, который сразу становится хозяином собственной жизни, – а лучше этого ничего нет. Даже Мать-Земля не имеет права распоряжаться – не ей созданным, не ей принадлежащим – человеком; только после его биологической смерти ей достанется его прах. Вопросы того, как научиться смотреть, обнаруживать и обходить символические сети, ловушки и ямы охотящихся на нас, людей, властей, служителей культов, бизнесменов, произведений искусства (и их творцов), искусственных и естественных внешнесредовых ландшафтов, подробно рассматриваются в трудах профессора Менегетти и многих других авторов, к которым я и отсылаю любопытного читателя. У человека как, в первую очередь, духовно свободного существа, ибо без свободы духа он не человек (свобода дарована ему от рождения, и никто и ничто не имеет право на нее посягать), есть много врагов, и все пытаются внедриться в его сознание в виде Символа, чтобы затем тайком прижиться в его “Я”, пустив корни в виде Образа, и через это – поработить и подчинить человека своей воле. Далее я приведу несколько примеров из области искусства как одного из самых мощных создателей и провокаторов актуализации в “Я” Образа и его Зова. Человек, заразившись (патогенным в целом или только для него – тут важна индивидуальная чувствительность) Символом-Образом от картины, песни, прекрасной рабыни и порождения искусства – балерины-танцовщицы, и т.д., начинает, сам того не зная, или, что гораздо хуже, зная (такая осознанность, хоть в ней и повинно “волшебно сильное” произведение искусства, – тяжкое преступление против самого себя как человека), рабски служить произведению искусства, порой, заряженного Злом века и тысячелетия назад, напрямую или через человека-посредника выполнять его волю, забывая библейское: “не сотвори себе кумира”. Такое искусство подобно гадюке-змее, которую, любя, пригрели на сердце... (Любовь к неживому – это сладкое самоубийство и тяжкое преступление против себя и своей жизни. В моем понимании “неживое” – это все, что не триедино. Как застывший – и внешний по отношению к человеку – Символ (или, что еще хуже, застывающий-агонизирующий на глазах у человека – как в театре), Искусство не является триединством; это только духовное, причем постороннее-внешнее по отношению к человеку. Внешнее Духовное для того, чтобы ожить, всегда нуждается в психической (душевной) и телесной проявленности – в инвазии в живого человека. Для триединства-человека Духовное – это всегда и только то, что психо-телесно воплощено-проявлено-представлено внутри него; еще точнее, Духовное – это то, что выращено самим человеком внутри себя – из того, что воплощено из внешнего мира. Поэтому подлинное Искусство человека – это свойство-проявление его внутренней Самости. Как известно, внешней Самости не бывает, Самость – это всегда триединое духовно-психосоматическое. Искусство – это “внешнее духовное”, “чужое духовное”, потенциальный внутренний “Чужой” – болезнь-Сущность, ибо “чужое-внутреннее” является всегда и только патологическим секвестрированным-“бессознательным”. Поэтому поклонение и служение внешнему Искусству, а не Искусству как внутреннему проявлению-свойству человека – это всегда поклонение Идолу или форма глупого и добровольного духовно-психосоматического рабства. Внешнее Искусство можно и нужно только созерцать, ни в коем случае не впуская – нельзя! – его вовнутрь себя просто так. Сначала необходимо решить, что оно может дать в плане собственного духовно-психосоматического роста и развития, годится ли оно для реализации собственного, – самим найденного и ставшего внутренним, – Замысла, для осуществления собственной духовно-психосоматической Миссии или “Проекта Я-Человек”. Правильное “употребление” Искусства как платоновской “духовной пищи” – это не аффективное наслаждение от какой-то картины, мелодии, скульптурной композиции или сцены. Наслаждение – это аффект, так как наслаждаются всегда чуждым-внешним по отношению к самому себе. Любое чуждое-внешнее всегда пытается посеять семена, пустить корни и прорасти в человеке в виде Образа – и такой Образ всегда патогенен. Наслаждение – это плуг “чуждого-внешнего” для взрыхления сознания, психики и тела человека. Наслаждаясь, человек сам тянет этот плуг, сам взрыхляет себя, пропахивая до Самости, до сокровенного – в которое и самозасевает неживое Искусство-Символ. Поэтому наслаждение искусством – это самый первый признак и момент добровольного самопревращения человека в раба искусства. Наслаждение приятно – чтобы было не больно пахать самого себя. Наслаждение самим собой, точнее, духовной, психической или телесной частью самого себя, например, в форме самолюбования – это верный признак наличия внутреннего “Чужого”. Единожды испытанное наслаждение порождает похоть, усиливая рабство, точнее, увеличивая духовно-психосоматическую представленность раба – внутреннего “Чужого” – в человеке. Верно замечено – “идти на поводу у своих желаний”. Повод – поводок, привязанный к ошейнику, этому – всегда добровольно надетому на себя – символу рабства. Ошейник – это символ духовной декапитации, так как раб не имеет собственной духовности, иначе он не был бы рабом. Раб, прав Гегель, вожделеет к своему господину – Символу-Образу, ибо без духовного психосоматический андроид-человек подобен слепому. Вожделение раба – это и есть его похоть как желание наслаждения чужим духовным куском, ведь без духовной пищи никак нельзя даже рабу. Только цель у него рабская – угодить, услужить, чтобы взамен получить возможность насладиться …, например, искусством. “Хлеба и зрелищ” – древние римляне-патриции хорошо знали, что необходимо рабу. “Дарящее наслаждение”, порабощающее, аморальное, низменное искусство – это патогенный Символ-Образ, всегда одновременно представленный-воплотившийся, как минимум, в двоих: с одной стороны, в раба-исполнителя(ей) – актера, музыканта, певца, танцора, балерину и других тех, которые служат Идолу-Искусству как внешнему (!?) смыслу своей внутренней жизни (как духовно-психосоматическое триединство, жизнь никогда не может быть внешней, она всегда и только внутренняя. Поэтому духовно свободный – и поэтому живой – человек никогда и никому не служит, он только выполняет свой внутренний Долг и свои внешние обязательства перед библейскими “ближними”), а с другой стороны, в раба-потребителя(ей) – арлекина-зрителя или …↔раба↔господина↔…, – посредством Искусства-Символа-Образа – вожделеющего своего …↔господина↔раба↔… – актера. Поэтому Искусство – это всегда Идеология, которая в каждом государстве должна быть под непрестанным бдительным присмотром лучших и мудрейших – носителей и блюстителей Духа, Души и Тела Народа. Основой духовно-психосоматического рабства является скудоумие и следствие этого – малокультурность. А умными (ясно, почему) не становятся – ими (всегда для чего-то) рождаются. Еще и поэтому именно Гении, как, например, когда-то Пушкин, должны быть под патронажем – чтобы не представляли угрозу для простых людей, которые не виноваты в том, что не очень умные. Любого Гения кто-то должен наставить на Путь Истинный и следить, чтобы он не сбился с этого Пути, ибо Гений никогда не приходит – не посылается – в этот Мир для самого себя, а только как носитель Послания. Именно Послания – ибо Гений не Мессия, а всего лишь человек, пусть и Творцом начиненный Высоким Смыслом. Только Мессия знает, зачем и для чего он в этом Мире. Гению это должен кто-то объяснить. Раньше в нашей стране за этим следила Православная Церковь, позже – партийные идеологи, а сейчас – никто. Государство, у которого нет своей идеологии и институтов, ее формирующих и внедряющих в сознание простых людей, неизбежно вожделенно впускает чужую идеологию и культуру, тем самым продавая свой народ в культурное и другое рабство. Дело в том, что прожить без духовности никому невозможно. Духовности, “духовной пищи” постоянно хочется, иначе от духовного голода неизбежно наступит духовная и последующая психосоматическая смерть (превращение духовно-психосоматического человека в бездуховного андроида – в тварь). Даже Христос в пустыне сорок дней обходился без воды и пищи, но постоянно общался со Святым Духом. Поэтому духовный и культурный голод – это еще одна причина духовно-психосоматического рабства, которое всегда хуже смерти, причем хуже не только для того, кто порабощен, – раб никогда не осознает и не замечает своего рабства, в духовном плане он всегда доволен и счастлив, – но также и для окружающих, в первую очередь для его библейских “ближних”. Образно проросшие семена Злого Искусства постоянно пускают все новые и новые психосоматические корни в человеке, выращивая-питая болезнь-Сущность, – и развоплотить эту постоянно растущую мерзость (всего лишь) врачу практически невозможно. Это и называется – заболеть Искусством. Характерно, что многие из тех, кто служит Идолу-Искусству, постоянно пьют, находятся в депрессии, чем-нибудь болеют и т.д. Это их здоровое-сознательное “Я” героически борется со своим(-чужим) – извне добровольно впущенным-пришедшим – внутренним-“бессознательным” Злом. Хорошо сказал Фонвизин: “Человеку можно простить недостаток ума, но не недостаток порядочности” – именно простить, потому что прощают тому, кто простой, устроен просто, и поэтому не может понять-отличить, где в искусстве – и жизни! – правда, а где ложь. В этом простому человеку нужно помочь, а еще лучше – пресечь саму возможность его соприкосновения с любыми тлетворными идеями и произведениями искусства, особенно с их сознательными и “бессознательными” создателями, носителями и распространителями. Вообще, когда простой человек (как минимум) духовно-психосоматически заболевает, то в этом всегда кто-то – из злых или, что опаснее и хуже, равнодушных умных, особенно (над данным простым человеком) власть имущих и/или дар-талант имущих, по крайней мере, первично – виноват: не смотрел, не досмотрел, допустил, потакал этому или другое. По Идее, ум – это всегда ответственность не только за себя, но и за судьбы других, менее умных. Именно за такую безответственность и холодность (впрочем, Ум всегда холоден к страданиям – как чужим, так и собственным. Страдание, вспомним, – это удел и уровень чужой или собственной психосоматики; Сознание никогда не страдает и не мучается, ибо оно биологически неживое, точнее, внеживое-вненеживое) власти, церковь и простые люди так не любят (никогда не любили и никогда же не будут любить) определенную – “гнилую” – часть нашей творческой, научной, образовательной и всякой другой интеллигенции. – Но почему она, интеллигенция, такая? – Полагаю, потому, что не одухотворена. Наверное, с самого появления отечественной интеллигенции у нее не было (и нет) общепризнанного Идейного Вождя – (хотя бы в том числе и ее, интеллигенции) Духовного Лидера. Попытки властей и церковных институтов массово идеологически патронировать интеллигенцию всегда обречены на неудачу – ума не хватало, не хватает и, видимо, никогда не хватит. Умных во власти и церкви не привечают – уж больно неуправляемы и независимы. Именно поэтому, в отличие от простого человека, интеллигент не уважает власти и религиозные конфессии, так как никогда не подчинится тому, кто глупее его. Даже в Бога интеллигент верит, – если верит, – рефлексивно, не нуждаясь во власть и церковь имущих внешних указчиках-помощниках-поводырях в своих – всегда и только личных, внутренних – духовных поисках. Наша интеллигенция, по крайней мере, лучшая ее часть (не путать интеллигентов с людьми, имеющими (всего лишь) диплом о так называемом “высшем образовании”, – но не имеющими ума и, как следствие, внутренней духовности и культуры), уже сотни лет терпеливо ждет своего часа, когда наше общество – и сама интеллигенция! – дозреет до того, чтобы (поначалу частично) отдать идеологические, экономические и (по-видимому, все) другие бразды правления обществом и государством в руки умных, – как это в настоящее время постепенно происходит на Западе, в странах, вышедших на постиндустриальный этап развития. Но (как минимум) нашему поколению это не грозит, и поэтому вернемся к искусству. Искусство – не как примитивная аффектация, а как проявление внешней духовности – сначала должно предстать перед холодным-настороженным Судьей-Сознанием зрителя-человека, которое решит, является ли оно качественной духовной пищей. Если это так, то данное произведение все равно сразу “не впускается” вовнутрь, в тварную психосоматику. Как цельный Символ-Образ, оно сначала подлежит “измельчению” и “перевариванию” Умом-Сознанием до составляющих его элементарных идей, чтобы Сознание могло выбрать, какая идея – из содержащихся в данном произведении искусства – действительно (в данный момент) нужна человеку от внешнего мира. Этот выбор всегда осуществляется только по моральным соображениям. Затем Сознание – Духовный Человек решает, какую из нужных идей, когда и куда психосоматизировать, чтобы обогатить высшее проприовисцероцептивное “Я” – психосоматического человека, который с помощью этой идеи будет способен лучше видеть свою Цель, точнее реализовывать свой Замысел, правильнее осуществлять свою Миссию, чтобы полнее исполнить Себя-свой “проект Человек”. Искусство, позволяющее сделать это, является благим, полезным. Истинное Произведение Искусства сильнò не примитивными аффектами-чувствами, которых оно, в отличие от низменного искусства, у духовно здорового и действительно культурного человека никогда не вызывает; такое искусство сильно полезными мыслями, которые у человека возникают по поводу своей жизни через какое-то время после Общения с Искусством. Поэтому Высокое Искусство не аффективно воспринимается, а первично-духовно переживается – всегда холодным Разумом, без лишних помех-эмоций. Эмоции ненадолго придут потом, ибо “делу-разуму время, а эмоции-потехе час”.). …Змея-искусство, подобно змее-женщине, сразу или выждав определенное время, кусает жертву-человека, и Символ-яд, который оно вводит, приживляется в “Я” в виде ядовито-патогенного Образа, и человек становится опасен и для себя, как, в первую очередь, духовного существа, и для окружающих. “По силе наслаждения музыка одной лишь любви уступает, но и любовь есть музыка” – примерно так выразился великий Пушкин, этот Моцарт русский поэзии. Вспомним песню Марка Бернеса, которая, что характерно для большого искусства, пронзительно (пронзает, пробивает броню “Я”), с огромной силой действует на личность, буквально хватая за душу, особенно в определенные минуты, когда душа наиболее уязвима, порой, практически беззащитна, для жала искусства. “Бьется в тесной печурке огонь. На поленьях смола, как слеза. И поет мне в землянке огонь про улыбку твою и глаза”. В этой песне характерно сочетание действующих на “Я” при контакте с Прекрасным факторов, как самостоятельно мощных, так и синергично усиливающих воздействие друг друга: это не только божественно прекрасная песня, ее слова и мелодия, но и чарующий, буквально завораживающий голос самого Марка Бернеса – гения исполнительского мастерства, артиста самой высшей пробы, нашего Фрэнка Синатры военных и первых послевоенных лет (и того и другого любили буквально все, и не было никаких исключений – и оба хорошо этим пользовались). Представим – во-Образ-им – себе следующую картину. Солдат после тяжелого боя, а то и не первого за последние сутки, он смертельно устал, в голове гудят-роятся мысли – его разум еще “не вышел” из боя и почти полностью занят воспоминанием-переживанием и анализом-разбором сражения, и его ресурсов не хватает для того, чтобы быть начеку и критически воспринимать ближайший окружающий мир, исходя из принципа незасорения человеческого “Я” и его отстраненности, неучастия в ненужных ему посторонних событиях: “а нужно ли мне это знать, на это обращать внимание и в этом участвовать”.
Такие загруженность психики и притупленное восприятие бывают и в мирное время, например, когда из цеха с его монотонным грохотом работающих станков человек после отупляющей многочасовой смены вышел на тихую улицу: в ушах стоит гул, и все воспринимается им как сквозь вату и несколько нереально; человек, как метко говорят, какое-то время “как очумелый”. Но вернемся в землянку к нашему воину. Солдат устал, его движения замедлены, они как бы свинцово-механические, и он знает только одно: надо прилечь и отдохнуть. Но уснуть не получается, мешает возбуждение после боя – а это уже состояние парциального расщепления психики: “ХОЧУ спать, но НЕ МОГУ уснуть”. В разгоряченной, возбужденной и одновременно уставшей голове, воспринимающей одни звуки-сигналы внешнего мира отстраненно-притупленно, а другие, наоборот, обостренно, раздается первый тихий, но именно поэтому громкий, Зов среды. Человека ТЯНЕТ погреться, ему очень НЕ ХВАТАЕТ тепла, как душевного, так и физического. Сражение ожесточило, телесное тепло забрал холодный окоп и заиндевевшая винтовка, а тепло души и жар сердца – пролившаяся кровь друзей и пролитая – врагов, но все же людей. Он медленно, как бы нехотя, встает, подходит и поудобнее садится перед по-мирному теплой печуркой рядом с другими солдатами, достает вышитый любимой (триггер – активатор в “Я” Образа далекой подруги) кисет с махоркой, скручивает папироску, закуривает и смотрит-замирает сквозь-на огонь. Бернес поет: “бьется в тесной печурке огонь”. Это рождает ассоциации: бьется – бой, огонь – пламя от взрывов и пожарищ. Солдат молча курит, пьет из кружки горячий чай, невидяще смотрит в печурку на монотонно мелькающие язычки пламени и вновь и вновь переживает-вспоминает сражение. Но постепенно он начинает “выходить” из безумного кошмара боя, и тогда из памяти медленно выплывают другие Образы и картины-воспоминания, уже не связанные с битвой, а навеянные сильным желанием хотя бы ненадолго забыть атаки, пролитую кровь и гибель друзей-однополчан, а также смертельной усталостью и умиротворяющим теплом от жара-огня тихо гудящей и потрескивающей солдатской печки. Во время долгого неподвижного смотрения на огонь – экспозиция этого диффузно действующего внешнесредового фактора, который является желанным и приятным, так как всегда ассоциируется с теплом (чьей-то) души и любовным жаром (чьего-то горячего и любящего сердца, а, если его в реальности нет, то солдат его придумает), – происходит дальнейшее изменение психики в виде еще большего притупления восприятия окружающего мира – землянки, которая начинает нравиться из-за безопасности, отсутствия пули-дуры и приятного тепла печурки. Огонь манит-зачаровывает, и начинается процесс трансового затягивания ситуацией-внешней средой (томление средой), человек в нее самопогружается. В это время селективно повышается возбудимость мозга на непрерывно, экспозиционно-действующий монотонный фактор (огонь), в том числе и нейронов, носителей-продуцентов аффективно-когнитивной структуры (Образа). Перцептивное восприятие остальных, не связанных с огнем и печуркой факторов, наоборот, притупляется; окружающее как бы растворяется и исчезает (попробуйте неподвижно смотреть в одну точку, и убедитесь, что окружающее исчезает в черноте, а боковое зрение начинает смутно видеть что-то шевелящееся, это – эффект от отсутствия сканирующих глазных саккад). Огонь – это тепло, жар, и человек, от холода придвинувшийся слишком близко, начинает непроизвольно “играть мимикой”, от жара прищуриваться и т.д., и в какой-то момент он случайно “ловит” мимику-маску – проприоцептивный специфический активатор Образа любимой. Также важную роль в оживлении в психике Образа играет телесная проприовисцероцепция: человек ерзает-шевелится и тоже случайно принимает нужную позу и неподвижно сидит в ней, и эта, случайно принятая-пойманная поза через свою восходящую импульсацию способствует еще большей актуализации в психике Образа. Образ актуализируется в психике изнутри (поза и мимика) и пока неспецифически – снаружи (кисет, огонь, тепло). Через какое-то время нейроны, продуценты-носители Образа, перцептивно (огонь) и проприоцептивно (мимика, поза) активируются до кондиции, необходимой для селективного восприятия слабого внешнесредового условно-рефлекторного триггера, – что и происходит, проявляясь в психике в виде (как бы “случайной”, но, в действительности, активированной извне) ассоциации: “на поленьях смола, как слеза”. Затем, после перцептивного восприятия и переработки возбужденными нейронами триггера (смола-слеза незаметно трансформируется в слезы любимой, при прощании), в мозге и психике происходит полная актуализация и развертывание Образа, как аффективной, так и когнитивной его частей. Человек вспоминает, видит внутренним взором и психо-телесно чувствует-переживает Образ – “и поет мне в землянке гармонь про улыбку твою и глаза”. Гармонь – это еще один включившийся внешнесредовой триггер. Сначала она просто что-то играла, а потом запела о далекой любимой. Именно в такие моменты – открытого, беззащитного состояния психики в виде жертвенной готовности защитить любимую (и не только свою) – иезуиты-политруки (рабы Сталина, этого императора Нерона социализма и самого раба-пленника темной половины России) и проводили свои зомбирующие душещипательные беседы с погруженными в транс солдатами, чтобы те не боялись ради далеких и, порой, мифических любимых и, конечно же, Родины и товарища Сталина безропотно отдать в бою, в не ими затеянной войне самое дорогое, что у них есть – свою единственную, не политруком, не любимой, не Сталиным и не Родиной даденную, жизнь; и это верно подметили авторы песни и Марк Бернес: “я спокоен в суровом бою”. В этой же прекрасной песне есть еще один пример активации Образа ситуацией-внешней средой при контакте с ней в течение определенного времени: “про тебя мне шептали кусты в белоснежных полях под Москвой”. Можно вспомнить и другие песни других исполнителей, например: “Ясные светлые глаза вижу я в сиянии дня”. А вот строки из романса: “Я встретил Вас – и все былое в отжившем сердце ожило”, которые хорошо показывают, что внедренный в психику-мозг образ-аффект, как бомба замедленного действия, может затаиться, дремать в нем многие годы и десятилетия, мгновенно проснувшись и “рванув” в нужный момент. Такой поступок-взрыв, моментально разрушающий человеческую жизнь, отражен в следующих, полных сожаления о том, чего уже не вернешь, строках: “Зачем-зачем тебя я встретил, зачем тебя я полюбил”, или в песне: “Вот так случилось, мама…”. Человек может навечно попасть в рабскую зависимость от Образа и породившей его Символа-фетиша: “Гляжу, как безумный, на черную шаль” – а другие слушают этот ужасный романс, типичный пример заряженного злом искусства, – и он им нравится. В поэзии тоже достаточно примеров, показывающих моменты парциального расщепления “Я” и внешние ситуации, их порождающие. Например, противоречивое “да-нет” состояние психики и сам момент – шутливо безобидный повод – его возникновения верно отображены гениальным Пушкиным в следующих строках: “Шалун, уж отморозил пальчик. Ему и больно и смешно”. К счастью, этому пацану повезло с матерью, чуткой и внимательной женщиной, чувствующей своего ребенка на расстоянии, никогда не выпускающей его – еще несмышленыша, из поля зрения и постоянно оберегающей его незрелые и легко ранимые разум, душу, сердце и тело. Она жизнью научена, что все большие беды всегда начинаются с невинных парадоксов-мелочей; это тоже подмечено Пушкиным: “а мать грозит ему в окно”. Этой женщине, видать, пришлось хлебнуть горя и боли со своим мужем – и, возможно, не только с ним, – и она не с чужих слов знает, а на себе испытала, что поначалу “безобидное” сочетание телесной боли и психической радости (и наоборот), которое нередко встречается в нашей жизни, действует, затягивая человека, как наркотик и является очень опасным провокатором и закрепителем парциального расщепления психики и последующего да-нет-поведения (таких слов эта женщина-крестьянка, разумеется, не знает). Начинаясь с детства и проявляясь в виде смеха по поводу отмороженного пальчика (а потом по пьянке отморозит руку и тоже будет, опять напившись водки, смеяться над этим, пока не отморозит что-нибудь еще), оно, это расщепление психики, окончательно сформируется и закрепится позже, во время полового созревания с его гормональными (по силе – нередко церебро-травматическими и ослабоумливающими) ударами по нравственности и разуму, начавшись с любовных полудрак-полуигр с поначалу легким садомазохизмом: покусываниями, шлепками, “понарошным” насилием в виде легкого выворачивания рук, провоцируемых поощряющим женским “не надо”, – а там, глядишь, начнутся поцелуи до крови из губ, укусы-засосы на теле, избиения, а у некоторых и плеточки в дело идут. Встреча сексуально окрашенной агрессии одного (мальчика-подростка, потом юноши, дяденьки, дедушки – “любвидо” все возрасты покорны) с эротизмом другого (девочки-подростка, затем девушки, женщины, бабушки – вечных пособниц-провокаторов мужской агрессии, поработителей мужской воли и убийц (в этот момент всегда спящего) мужского разума) всегда приводит к тому, что психически незрелые – нередко вечно незрелые – партнеры (которым “не повезло” с мозгами, родителями, политическим строем и культурной средой) взаимообмениваются акцентами психики, и оба начинают испытывать и “дарить” наслаждение только при обоюдном садомазохистском поведении-взаимодействии, чтобы, как в детстве, на саночках из пушкинского стиха: обязательно было и (обоим) больно и (обоим) смешно. Нередко происходит некоторое сохранение “распределения ролей” в паре садист-мазохист, но обычно садист в одном является мазохистом в другом, как говорится, и дал и взял. Финал таких отношений, если их жестко не пресечь вовремя, всегда один: бьет, кусает, истязает (у кого как глубоко зайдет) значит любит – и никак иначе; пусть оскорбил-ударил, зато ночью объятия будут крепче, а ласки – жарче; сейчас получку пропил, ничего, что поголодаем, зато подарочек сделает (грошовый – “синенький скромный платочек”) – как тут опять не вспомнить старика Фрейда. Постепенно агрессивно-эротичный способ жизни диффундирует по психике и начинает из ночной постели перебираться в дневную повседневность. А это уже личностная и социальная маргинализация – доминанта тварности в человеке, утрата духовности и морали. Именно такие, как дворняжки, сначала лижут руку, которая их кормит, а потом ее же и кусают, поступая со своими благодетелями как в басне Крылова: “Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать”. Относительно “мягкие” и социально приемлемые варианты (ауто)агрессивно-(ауто)эротичного расщепления поведения – это фанаты экстремальных видов спорта, рок- и поп-групп, неистовые болельщики, рабы и рабыни искусства, – как артисты, так и зрители, – явно или скрытно жертвующие ради него всем, включая счастье своих родных и близких, донжуаны, робоголики, рабы идей, фанатично верующие и т.п. Противоестественное, шизофреническое сочетание в одном человеке психо-телесных чужой/своей агрессии и чужого/своего эротизма всегда приводит к образованию в мозге (его и партнера) соответствующих Образов с локусами да-нет-мигания. Это аффективно-когнитивные структуры, нейроны-пейсмекеры которых селективно высокочувствительны к внешнесредовым садомазохистским макро- и, что гораздо опаснее (Чикатилло), микротриггерам; активируясь ими, эти нервные клетки рефлекторно вызывают специфическое состояние психики и определенное поведение (см.: стробоскопное состояние психики). Такие состояния – это особый вид рабства как невозможности и нежелания избавиться от (чаще подсознательной) привычки агрессивно господствовать и тут же униженно получать эротическое удовольствие от чужой боли-агрессии, одновременно боясь и люто ненавидя эту чужую (но такую “родную”) агрессию и страстно ожидая-желая ее. Шизофреническая основа такого рабства всегда одна – сначала это парциальное, а потом (суб)генерализованное “есть-нет”: противоестественное одновременное сочетание (нередко избыточного) наличия и (нередко избыточной) потребности в одном и том же, которое может привести и к “большому” расщеплению психики уже психиатрической “кондиции”. Таким всегда и всего мало, потому что “чем больше есть (боли-радости, похвалы-унижения, убытка-прибыли…), тем больше хочется (боли-радости, похвалы-унижения, убытка-прибыли…)”. И речь идет не только о примитивном садомазохизме как о физическом и сексуальном истязании-мучении. В наше время широко распространены гораздо более интеллектуальные и утонченные формы, к тому же “упакованные” в социально приемлемую или даже благородно красивую оболочку, самая опасная из которых – власть-подчинение. В одном “правильном” учебнике по психологии для ВУЗов написано, что для того, чтобы властвовать, оказывается, сначала необходимо научиться подчиняться – вот такое иезуитство. Лично я считаю, что такой горе-правитель никогда не станет самостоятельным и всегда будет нуждаться в явном или скрытом руководстве по типу духовников у средневековых герцогов – в советниках при президентской администрации. Власть – это внутренняя сила и прочувствованная и осознанная убежденность в правильности своих действий. Она основана на твердыне морали, глубокой любви и чувстве долга перед своим народом, каким бы он не был плохим или хорошим (знания и профессионализм подразумеваются). Это умение принимать самостоятельные решения и отстаивать их в любых ситуациях и, несмотря ни на какое давление, осознанно нести тяжкий груз личной ответственности за все происходящее в семье, на заводе, в городе, области или стране. Многие не выдерживают искушения властью без деформации психики, и речь идет не только о директорах-самодурах (которых нередко пьющие и холуйствующие подчиненные разлагают сами), а также и о высших государственных чиновниках. В частности, поэтому время пребывания на высших государственных должностях ограничено, и предварительно идет строжайший негласный отбор кандидатов на устойчивость психики и моральные качества, и если выясняется, что кандидат еще “недостаточно человек” (как метко сказано про одного молодого бизнесмена в фильме “Уолл-Стрит”), то он отметается, и ему, при попытках пробраться во власть, чинятся всякие препоны-препятствия. В больших политике и власти часто, например, поступают как Сталин: дарят одно (радость-благодарность), тут же лишая другого (горе-ненависть), вызывая такой противоречивостью расщепление психики. Это принцип Макиавелли (вот кто вечно будет востребован в большой политике): шизофренически РАЗДЕЛЯЙ психику и тело человека И таким способом ВЛАСТВУЙ над этим (полу)господином-(полу)рабом, строго раздельно и поочередно стимулируя обе эти психо-телесные “половинки”, одновременно не давая им воссоединиться. Причем “разделять” можно и по вдоль и поперек: дал госпремию – тут же посади жену, а поставил на высокую должность – тут же “подтапливай”, и чем выше должность, тем сильнее топи; наделил большими полномочиями – тут же дай невыполнимое задание. Многие из тех, кто попадает во власть, особенно на самые высокие посты, сами врожденно обладают таким умением разделять и властвовать, являясь инженерами-конструкторами человеческих душ и тел. Они способны, как ветку дерева, по вдоль “расщеплять” или поперек “подламывать” человека, причем могут “немножко отсоединить” мозг-разум от души-сердца-тела и так далее. Наблюдая в течение определенного времени за некоторыми государственными деятелями по TV, можно уловить момент их расщепления, примерно определить его психо-телесный уровень и степень морально-психического порабощения и подавления воли этого руководителя – недавно еще человека. Вся беда в том, что эти “инженеры” – наши правители, часто сами расщеплены от рождения. Или их “присмотрели” и стали потихоньку психоморфологически “готовить” к власти с детства, отрочества или юности. Недаром ряд подробностей биографии большинства из них узнать практически невозможно, и даже сейчас есть закрытые архивы, казалось бы, о правителях давно минувших дней (а услужливые придворные историки помогут как “отмыть”, так и “замарать” любого правителя далекого и не очень прошлого). Рабство-страх властителя заключается в том, что у него всегда есть команда-семья-стая, которая, кормясь и завися от него, в то же время его ненавидит и настороженно ждет его промахов-ошибок, чтобы тут же сместить-разорвать (в политической психологии даже применяют термин “похоронная команда”). Расщепленное “Я” многих политиков в значительной степени мифологизировано, и масла в огонь подливает предвыборная агитация и идеологическая обработка группой аморальных профессионалов-политтехнологов народных масс, и так давно одурманенных “водкой и зрелищами”. Но острие этой агитации – умелого искажения реальной действительности, почти всегда направлено, в первую очередь, на самого политика (о чем тот нередко не догадывается), усугубляя его и так искаженное восприятие действительности и еще более “отрывая от жизни”, что, в частности, проявляется в характерном выражении лица многих, высоко взлетевших “икаров”. Масса примеров “нажитой” парциальной шизофрении как рабства-зависимости от своего дохода-предприятия есть и в бизнесе, и некоторые их них приведены выше. Рабство – это одновременно злоба и ненависть раба к своему господину и алчущее вожделение господина, вечное радостно-испуганное предвкушение-ожидание его ласк/побоев (похвалы/унижения) и страстное боязнь-желание самому ласкать/наносить побои (хвалить/унижать), хотя бы мысленно. “Я” господ/рабов всегда настолько мифологизировано, что они путают сон с явью, а фантазии с реальностью. Такая противоречивость отражена в строках из “Бориса Годунова”: “Мне смерть не страшна, страшна твоя немилость”, хотя у психически нормального и морально здорового человека должно быть всегда наоборот. Специфическая мимика и телесная поза расщепленных состояний страха-предвкушения или горя-радости от содеянного достоверно переданы на живописных полотнах многих выдающихся художников. В частности, Илья Репин написал картину с финалом таких отношений: “Иван Грозный убивает своего сына”. На лице обезумевшего царя характерная расщепленная мимика, а по тому, как он держит-прижимает убитого сына, как какой-то посторонний неодушевленный предмет (что характерно, к своему сердцу его окровавленную голову прижимает – убил любимое), видно, что царь Иван одновременно и ужасно жалеет-страдает и ужасно (вот именно, ужасно – и это ужасно!) радуется. “Говорят, искусство есть правда жизни. Но картина не есть жизнь, а лишь символическое ее отражение” – и в этом я полностью согласен с Менегетти. Характерно, что большинство из тех, чьи портреты написал Репин, этот большой любитель “черных сюжетов”, через какое-то время после этого умерли – как Мусоргский, или были убиты – как Столыпин; подобное притягивается к подобному. Очевидно, когда-то Репин подвергся заражению патогенным Символом, стал носителем патогенного Образа и (скорее всего, неосознанно) заряжал свои картины черной символикой смерти. В повседневной жизни рабам порока – боли-наслаждения – одновременно и регулярно нужны и кнут и пряник (чем толще кнут, тем и толще должен быть и гамбургер-пряник): свои/чужие горе и радость, море вина и океан слез, хлеб и зрелища, война и мир. Они сами этого сначала просят, нуждаясь в ласке-побоях как в наркотике, а потом, если просьбы недостаточно, уже настойчиво требуют, провоцируя господина, – и господин, услышавший зов раба, как раб, бежит к нему. Главная трагедия (как диадного, так и другого) рабства заключается в том, что при (взаимо)отношениях рабство-господство всегда имеется взаимопроникновение, взаимовоплощение и взаимопревращение раба в господина и господина в раба, и порой оба настолько искорежены-деформированы, что невозможно понять, кто и в чем раб, а кто и в чем господин. Формируется особая разновидность человеческой породы, когда с виду в одном (вроде бы) человеке противоестественно, порочно соединены, и в то же время, как в убитом, разъединены, две …↔морально↔психо↔телесные↔… половинки (“телесные↔…” – потому что телесная поза это тоже Символ), это – раб-господин или человек-арлекин, как верно их изображали средневековые придворные шуты и бродячие актеры. Политики и правители называют это: “почувствовать душу и проникнуться духом и чаяниями народа”. Эта разлагающая душу и тело противоречивость сгубила великую Римскую империю. О том, как происходило ее падение и моральное разложение, хорошо написано у Блаженного Августина и других отцов-основателей Церкви. И одна из величайших заслуг христианства перед человечеством состоит в том, что оно сурово и безо всяких компромиссов навечно осудило рабство и его (добавлю от себя, порочную шизофреническую) причину – разврат, и в прямом смысле спасло род людской от гибели и исчезновения, твердо сказав устами Христа, Апостолов и Отцов-Основателей Церкви, что на земле нет и никогда не должно быть рабов и господ, все люди одинаковы, а иначе это не люди, а нелюди (оставив, впрочем, одного незримого Господина – страх, как тормоз, все-таки нужен). Но, к сожалению, рабство-господство не исчезло и в наше, вроде бы просвещенное, время, а только приняло другие, гораздо более изощренные формы, но местами сохранившись и в прежнем виде, в том числе и в многострадальной России. Похоже, что без религии – как носительницы морали, человечеству не обойтись никогда. Вот так безобидное детское парциальное шизофреническое да-нет-мигание в виде “больно и смешно” выливается, если его вовремя не прекратить, в рабски изломанную жизнь. Да, Пушкин воистину великий гений – вместить все это в двух коротких строчках… Человек, страдающий духовно-психосоматической патологией, всегда является рабом-господином своего здоровья-болезни. И если свобода, позволяющая быть господином своей судьбы и жизни, дарована ему от рождения, то его рабство начинается с того момента, когда он совершает ошибку жизненного выбора. Эта ошибка совершается тогда, когда человек, в первую очередь, по отношению к самому себе, совершает аморальный поступок, приводящий к затмению разума. С момента совершения ментальной ошибки, – когда мысленно уже сделал, – он одновременно находится во власти двух полярно противоположных духовно-психических сил: порочного предвкушения, – точнее, мысленного вкушения – наслаждения-радости от задуманного и (поначалу слабых) мук совести и душевной боли. Но время идет, и если радость-наслаждение от ошибки-порока, как правило, длится недолго, то совесть гложет круглосуточно, не отпуская даже во сне. Духовно-психосоматически больной человек находится в рабстве у вселившейся в него духовно-психосоматической Сущности, точнее, болезнь-ошибка-Сущность – это и есть раб в человеке. Но в то же время человек – это хозяин своей жизни и судьбы, потому что у него всегда есть выбор между рабством-болезнью и свободой-здоровьем. У него есть Сердце – чтобы почувствовать, что что-то в жизни не так, Душа – чтобы прислушаться к голосу собственной совести и понять, что она шепчет-говорит, Ум – чтобы, посоветовавшись с совестью, решить, что нужно делать, и Воля – чтобы заставить себя исправить сделанную ошибку. У Сущности же есть только одно оружие – страх. В основе морального конфликта, составляющего суть духовно-психосоматической патологии, лежит внутренняя борьба между волей и страхом. Воля пытается подавить страх, чтобы человек перестал бояться страданий и боли и смог начать бороться за свою свободу. Страх пытается парализовать волю человека и лишить его сил вести эту борьбу. – Так кто окажется сильнее и победит: воля или страх, здоровье или болезнь, свобода или рабство? Исход этого поединка зависит от того, сможет ли человек найти в себе духовные силы, чтобы укрепить свою волю, а если этих сил мало, то сумеет ли он найти внешний источник духовной силы, сможет ли овладеть и воспользоваться этой силой. – Кто поможет ему в этом – Врачи – уколами и таблетками? Священники – проповедями и молитвами? Библейские “ближние” – любовью и добрыми советами? Общество? Церковь? Государство? Религия? Философия? Наука? Искусство? Культура? Чудо? – А может, больному человеку помощи ждать неоткуда и не от кого, и его болезнь – это Рок, Судьба? Ведь духовно-психосоматическими болезнями страдают, хотя и по-разному, и богатые, и бедные, и атеисты, и верующие, и умные, и глупые, и всякие-всякие другие. – Так что, свобода и здоровье – это “Государство Утопия” Томаса Мора? На эти вопросы (и) у меня нет ответов.
Глава XXVI. Символ, Образ и поза. Врач, пациент, болезнь. Иносказательный язык больного тела (часть II) и другие культурологические аспекты духовно-психосоматической патологии.
Как показано выше, образованию и персистированию отеков и их последствий в нервной системе и сомато-висцеральной сфере способствует постоянный спутник психического напряжения – мышечное напряжение. Кто из нас не ловил себя на том, что при гневе хмурится лоб, стискиваются зубы, а пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки; при страхе зажмуриваются глаза, а тело превращается в трясущийся потный комочек. Если представить, что сейчас ударят по голове, и попытаться проследить собственную телесную реакцию, то можно заметить, что голова непроизвольно втягивается в плечи; при воображаемом ударе в живот напрягаются мышцы брюшного пресса. Эти простые примеры наглядно демонстрируют, что мышечное напряжение всегда соответствует определенному – осознаваемому или нет – психическому Образу, вызывающему “желание действия”, и организовано оно в стереотипный паттерн – позу. Во время проведения электромиографических исследований (речь идет только о безболезненном накожном отведении мышечных биопотенциалов, так как болезненное игольчатое миографическое обследование само вызывает повышение мышечного тонуса) я заметил, что нередко у пациентов при малейшем волнении происходит непроизвольное напряжение телесной мускулатуры. Многие не могут произвольно расслабиться или расслабляются только на очень короткое время; затем, причем совершенно незаметно для самого человека, мышечный тонус вновь повышается. Другие утверждают, что совершенно не напряжены и расслаблены, а миограмма показывает обратное. Часто такое мышечное напряжение спонтанно уменьшается или исчезает при смене темы беседы, или, наоборот, усиливается при затрагивании каких-то, “горячих” для данного человека, тем. И подавляющее большинство людей никогда не замечает этих колебаний собственного мышечного тонуса, даже очень выраженного, их психоэмоционального индуктора и тем более – не осознает и не догадывается о контекстуально-внешнесредовой обусловленности психосоматического напряжения. И тут появляется и действует Символ. Известно, что человек всегда символически интерпретирует окружающую действительность (свое тело, как часть этой действительности, тоже); то есть все, что он видит, слышит, чувствует и т.д., воспринимается им далеко не безразлично и всегда имеет какой-то смысл. Каждый Символ, действуя на конкретного человека, всегда вызывает только ему присущий характерный когнитивно-аффективно-телесный ответ. “Символ – эта область человеческой мысли, явление духовного плана”, указывает Менегетти – большой знаток этой темы. Образ рождается в сознании в результате нравственного переживания Символа. Подробно вопросы о роли и значении Символов и Образов в духовной и психосоматической жизни человека широко освещены в соответствующей теософской, философской, культурологической, психологической и другой литературе, и в данной главе будут конспективно рассмотрены только некоторые из них, в основном, имеющие отношение к рассматриваемой теме. С точки зрения человеческого сознания окружающий мир состоит из носителей смысла – знаков; знаки складываются в Символ. Символ перцептивно (и/или как-то по-другому) воспринимается сознанием и после интерпретации (см.: одухотворение информации; собственно, Образ – это и есть в моем понимании одухотворенная Символ-Информация) передается “Я”-мозгу, в котором трансформируется во внутрипсихический Образ, персистирующий на нейронах в виде аффективно-когнитивной структуры. Этот Образ, порождая “желание действия”, психосоматически проецируется и телесно отображается в виде определенного паттерна мышечного напряжения – позы. Поэтому окружающий мир через Символы телесно воплощен в человеке и всегда присутствует в нем: окружающий мир → знаки → Символ → Образ → поза → действие (при психосоматической патологии этот элемент последовательности отсутствует). Соответственно, за каждой телесной позой всегда стоит Образ (и присущий ему аффект), а за каждым Образом – Символ. Если внутрипсихический Образ – это отображение Символа в сознании человека, то поза – это психосоматическая проекция Образа или телесная проявленность Символа. Есть и обратный путь (вектор, проекция): поза → Образ → Символ → окружающий мир. Через позу тело взывает к Образу и породившему его сознанию, и через это – к действительности. И сама телесная поза – этот язык тела, является Символом (в том числе и для самого человека), проецирующимся в окружающий мир. При помощи постоянной проприоцептивной и висцероцептивной импульсации поза подпитывает однажды создавший ее внутрипсихический Образ, фиксирует и укрепляет его, не давая разрушиться: поза → проприовисцероцепция → Образ. Тело само способно породить и стойко зафиксировать Образ (аффективно-когнитивную структуру); бывает, – и таких случаев много, – подвернул или сломал человек ногу, – то есть появилась новая телесная поза, – и у него явно или неуловимо изменились характер и отношение к окружающим. Поэтому Образ порождается и фиксируется двояко: перцептивно снаружи – Символом (ситуацией-средой), и проприовисцероцептивно изнутри – им же порожденной или спонтанно возникшей телесной позой: Символ (↔)→ перцепция (↔)→ Образ ←(↔) проприовисцероцепция ←(↔) поза. В итоге Символ, его внутрипсихическое отображение – Образ, и соответствующая этому Образу телесная поза, всегда жестко взаимосвязаны, взаимодетерминированы и взаимообусловлены: Символ ↔ Образ ↔ поза. Но не только окружающая действительность представлена (воплощена) внутри каждого из нас; любой человек тоже психосоматически – физически и психически – представлен (воплощен) в окружающем мире, имея свои “внешнее тело” и “внешнее Я”. Внешнее тело – это следы нашего пребывания в окружающем мире: в первую очередь (но не только!), созданное нашим разумом и сделанное нашими руками. Внешнее “Я” – это в том числе и наше незримое присутствие в “Я” родных, близких и других людей; каждый из нас, в свою очередь, носит в своем “Я” частицы “Я” друзей, родственников, предков и потомков. Речь, таким образом, идет о взаимопредставленности (взаимовоплощенности), человека и окружающего мира, и в первую очередь на уровне “Я”-сознания – “внутреннее” тело ↔ “Я”-сознание ↔ “внешнее” тело. Недаром говорят, что для того, чтобы лучше понять происходящее, человек должен уметь жизненную ситуацию “пропустить через себя”. Правомерен вывод, – и я далеко не первый, кто его сделал, – что любая психосоматическая патология развивается в паре человек-среда, и внутренней (телесной) болезни всегда соответствует “внешняя болезнь”; обе они комплиментарны и взаимозависимы с их породившим и одновременно ими же порожденным внутрипсихическим Образом: болезнь “внутреннего тела” ↔ Образ ↔ болезнь “внешнего тела”. “Внутренняя” и “внешняя” болезни, как продукты одного и того же “Я”-сознания, в сумме образуют некую константу, и человек при помощи своего “Я”-сознания, волевым усилием или, что, очевидно, гораздо чаще, подсознательно способен “перегонять” патологию из “внутреннего тела” во “внешнее” и наоборот. Можно привести массу примеров, когда личностные проблемы и телесные недуги руководителя сказываются на состоянии дел фирмы (области, партии, страны), плохое положение в которых, в свою очередь, негативно влияет на его морально-духовный и психосоматический статус. Из вышеизложенного можно сделать вывод, что в идеале для полного излечения психосоматической патологии (психо)терапевту необходимо работать не только с телесной болезнью, патологической позой, внутрипсихическим Образом и породившим его Символом, но и с “внешними” телом и “Я” больного человека. Лечить, таким образом, необходимо патологическую диаду человек-среда. Но в наше время границы врачебной деятельности ограничены известными рамками. Такой подход осуществлялся пифагорейцами и в просуществовавшей тысячу лет (!) платоновской академии, а сейчас возрождается на (психо)терапевтических резиденсах итальянского теолога, философа, психотерапевта и психолога Антонио Менегетти. Сознание также способно целиком (одномоментно или по частям) или фрагментами “перегонять” Образ, в другое Сознание, то есть Образ – этот нематериальный объект, способен перемещаться (транслироваться, телепортироваться) из одного Сознания в другое, третье, четвертое и т.д. – таких пассажей, как пересевов в микробиологии микрофлоры из одной чашки Петри в другую, может быть много, причем каждое Сознание несколько видоизменяет эстафетно передающийся Образ. Примером является “крайний” в коллективе, на которого все сваливают свои аффекты, “вампирят”, “срывают зло”, иногда только посмотрев на него, отчего он начинает болеть. Нередко таким “козлом отпущения”, в итоге болеющим за всех, в семье – с молчаливого согласия, правильнее сказать, подсознательного сговора, ее членов – является самый слабый и беззащитный – ребенок, психосоматизирующий “сброшенные” на него родственниками аффекты. Детские психологи и опытные педиатры это прекрасно знают, но наиболее остро – “ребром” – эта проблема ставится Менегетти. И это – тоже варианты психосоматической патологии; только патологическая аффективно-когнитивная структура, персистирующая в психике одного индивида, преимущественно соматизируется в теле другого индивида: аффективно-когнитивная структура → Образ → Символ → восприятие его другим человеком → Образ → психосоматическая патология. Может происходить циркуляция патогенного Символа-Образа между группой людей. Если это члены одной семьи или тесного коллектива, то они болеют по очереди – и таких случаев много: на отца накричал начальник, и у него прихватило сердце; он пришел домой, выпил и сорвал зло на жене, у которой поднялось давление; жена ни за что наказала дочь, у которой заболела голова; дочь испугала младшего брата – самого беззащитного и поэтому крайнего, и у него заболел живот; в свою очередь, сын может сорвать зло на собаке, любимой отцом; у отца снова прихватит сердце и т.д. Также возможна многократная передача патогенного Образа по поколениям от предков потомкам и его “кармическое” воплощение в виде духовно-психосоматической патологии, которая у разных членов фамилии может проявляться одинаково или по-разному. Это происходит до тех пор, пока кто-нибудь из этой цепочки не “сбросит” роковой Образ на постороннего человека, конструктивно его не переработает – окончательно “развоплотит”, либо, спасая своих детей, навечно не унесет его в могилу. И таких примеров эпигенетического, транскультурального наследования Образа и его “пассажного” – “реинкарнационного” – духовно-психо-телесного воплощения, в первую очередь, в виде потомственно наследуемого определенного морально-духовного статуса, точнее и правильнее, морального изъяна, можно привести много. Прадед пил – после первой мировой и гражданской, дед пил – после второй мировой, отец пил – после Кореи, сын пил – после Афганистана, а внук бросил пить – “отмазали” от Чечни. Прабабку раскулачили и по миру пустили, у бабки гипертония, у матери мигрень, у дочери стенокардия, а внучка “вырвалась”. Но нередко причины этих “наследственных” болезней следует искать в глубине веков. В настоящее время механизмы трансгенерационной передачи патологии активно изучаются. В качестве примера достаточно привести высокопрофессиональную и необычайно глубокую работу французского психотерапевта Анн Анселин Шутценбергер “Синдром предков” (1993), изданную на русском языке в 2001 году издательством Института Психотерапии (Москва). Мне особенно импонирует, что эпиграфом к своей великолепной работе Анн Анселин выбрала цитату из Блаженного Августина: “Мертвые невидимы, но они не отсутствуют”. Древние римляне считали, что из вольноотпущенного раба получится свободный гражданин только через три поколения. Так и за психосоматизированные моральные пороки расплачиваться приходится не только самому больному-грешнику, но и, как минимум, трем последующим поколениям его ни в чем не повинных потомков. Утаивание морально-психосоматических проблем от потомков недопустимо. Соответственно, и свою родословную, – как минимум, это три поколения предков: своих и потенциального спутника(цы) жизни – необходимо изучить со всех сторон. К сожалению, в медицине и обществе проблема личной моральной ответственности духовно-психосоматического больного перед здравствующими родственниками и потомками даже не ставится. Я полагаю, что именно многолетний и непрерывный “взаимообмен” позитивной и негативной символикой, да еще густо “замешанный” на любви/ненависти и/или принудительно тесном социально-бытовом общении (в наших конурах-квартирах люди не живут, а “кишат” – как тут всем не “обез-Образ-иться” и не “перепсихосоматизироваться”), является причиной того, что во многих браках с годами супруги становятся психосоматически настолько схожи, что даже имеют общие хвори-болезни, при которых (не)эффективны одни и те же снадобья-препараты, и наблюдаются, причем нередко синхронно, одни и те же осложнения и т.п. Также приобретают определенное психосоматическое сходство и другие люди, тесно и длительно, добровольно или вынужденно общающиеся между собой, находящиеся в определенной изоляции от других социальных групп, особенно если они тоже сильно любят/ненавидят друг друга, духовно и психоэмоционально “спаяны”, взаимно “прониклись” заботами и проблемами и т.п. Этих – “клонированных” Символом – людей может быть десятки, сотни, тысячи, десятки-сотни тысяч, а то и миллионы – и тогда “имя им – легион” (как-то я услышал фразу, сказанную в магазине девочкой-подростком матери в ответ на предложение купить какую-то одежду: “да я что тебе, клонатка?”). Это могут быть члены какого-нибудь стабильного духовно (религиозно, идеологически, культурально, этнически, географически, режимно, нозологически, профессионально и т.п.) замкнутого и, порой, жестко-принудительно гомогенизированного сообщества. Это уже не просто арифметическая сумма множества автономных индивидуальных психосоматик, а нечто, качественно совсем иное – надындивидуальная духовно-социальная и психосоматическая общность, в каждого из членов которой Символ-Образ воплотился буквально “от мозга до костей” (а по-другому и не бывает). Этот единый организм и есть знаменитый “океан-Солярис” Станислава Лема, и примеров тому много: военные, милиция, заключенные, бомжи, сектанты, фашиствующие молодчики, сплотившийся за “железным занавесом” советский народ, дети и престарелые в сиротских приютах или интернатах, аристократы, рабы, дикие племена индейцев джунглей Амазонки, малочисленные народности, жители заброшенных маленьких деревень и “закрытых” поселков, стабильные в течение многих лет трудовые коллективы и т.д. Все они “заряжены” какой-то одной, порой, очень сильной, Идеей-Символом или Верой-Символом (религия и идеология продуцируют сверхмощные и сверхвирулентные Символы) либо их стабильной констелляцией: например, как жить, как выжить, выстоять, разбогатеть, заработать, украсть, бороться, завоевать, победить, построить, выздороветь, похудеть, помолодеть, вступить в брак и т.д. Их духовно-психосоматическая схожесть отражена в пословице: “рыбак рыбака видит издалека”. Также это длительно существующие пары (диады) “скованных одной цепью”, “повязанных” одним Символом, типа “он↔они” или “они↔они”: начальник(и)↔коллектив, учитель↔ученики, преподаватель↔студенты, священник↔прихожане, гуру↔секта, дирижер↔оркестранты, режиссер↔труппа, разведчики↔шпионы, милиционеры↔преступники, надзиратели↔заключенные, пахан↔банда, террористы↔заложники, помещик↔крестьяне (низменное сильнее высокого, поэтому и выродились “осимволенные” дворяне-помещики, духовно-психосоматически “оплебеевшись”, “окрестьянившись”, “охолопившись”, и тогда, как горько сказал поэт, “в России, победила вошь”. В том числе и этот фактор привел к краху царизма). Духовно-идеологически и психосоматически весьма схожи, порой, неразличимы, “наша” и “вражеская” элиты: правители, партии, дипломаты, военные, разведка, олигархи, церковники и т.п., и в эпоху глобализма становится сложно разобраться, кто из них – “наш”, а кто – “чужой”. Единая мировая “наше-вражеская” вера-идеология символически “взаимозаразна”, и сговор элит всех уровней и их предательство своих народов – это, по-видимому, вечная профессиональная “болезнь” власть имущих. Они прекрасно понимают, что внутренняя реформация, – а, по сути, разложение – любого государства начинается не столько с экономических инъекций или блокад, сколько с внешней инвазии религии и культуры. (В свое время совсем не диких наших предков-славян сначала “окрестили”, “дали” письменность, и только потом, полуумертвив язычество, навечно поставили “внешних управляющих” – Рюриковичей; много ранее аналогичным способом – ползучая экспансия христианской религии и культуры – “съели” и Римскую империю.). Причиной такой “немедицинской” патологии элиты является инфицирование патогенным Символом (вследствие религиозного, идеологического и экономического промискуитета) с последующим его морально-психосоматическим воплощением – “рыба гниет с головы”. А каким “лекарством” такая болезнь-сговор-предательство элиты “лечится”, и кто – “врач”? “С кем поведешься от того и наберешься”. Пусть “с ходу” кому-то нижеизложенное (как, впрочем, и вышеизложенное тоже) покажется странным, но, сознательно и подсознательно участвуя-наблюдая, фиксируя-психосоматизируя и анализируя все происходящее вокруг (и себя, как активного участника этого “всего”, тоже), я пришел к выводу, что длительная взаимоциркуляция констелляции Символов (одни – вовнутрь, другие – наружу, и так – всю жизнь) приводит к тому, что определенное психосоматическое “сходство” (как структурно-функциональное, так и по форме-интенции и их смысловой векторной взаимонаправленности) приобретают длительно символически “взаимообщающиеся” человек – как внутреннее-живое, и внешнее-(не)живое: крестьянин приобретает сходство с обрабатываемой землей, врач (ветеринар) – с патологией, которую он лечит, музыкант – с инструментом, писатель – со своим “выстраданным” романом и его “пропущенными через себя” героями, артист – с персонажем (актеры так редко бывают полноправными и единственными хозяевами своего “Я”, что часто почти полностью и надолго их утрачивают), художник – с сюжетом-картиной, пастух – со стадом, хозяин – с собакой (кошкой и т.п.), священник – с церковью, ученый – с много лет разрабатываемой им теорией, физик – с исследуемыми частицами: так, при изучении физического микромира, большое влияние на свойства и “поведение” элементарных частиц оказывает присутствие “наблюдателя”, чем косвенно признается факт образования аффективно-когнитивно взаимодействующей диады “человек↔микрочастица” (точнее, “человек↔Символ(ы)↔микрочастица”). Поподробнее о врачах, болезнях и больных. Через какое-то время от начала работы по специальности я стал замечать, что с годами многие врачи незаметно приобретают духовно-психосоматическое “сходство” не только с патологией – “внутренним Образом” чужой болезни, – которую они в течение многих лет лечат (каким это странным ни кажется), но и с самими больными, которые ей, этой патологией, маются-страдают-болеют, точнее, – со сложившимся у них за годы практики (и постоянно “уточняющимся”) внутрипсихическим Образом некого усредненного больного, страдающего их профильной патологией. Как метко выразился один мой друг (не врач): “врачи больны больными” – а “больные, – добавлю от себя, – больны врачами”. И те и другие – “больны” одной патологией, причем и у врачей и у их пациентов всегда страдают оба “Я”-тела: “привычное” внутреннее (психобиологическое) и внешнее (виртуальное). Иными словами, в этой духовно-психосоматической драме всегда пятеро участников: два врача – психобиологический и виртуальный, соответственно, два пациента и невидимый патогенный Символ-Образ (по уместной здесь христианской терминологии – бес), который, оставаясь “за кадром”, “заражает” (“искушает”) этих четверых одним грехом-болезнью-страданием. Получается, хотя больны всегда четверо, но лечат всегда одного – того, чья Сущность-болезнь – не он! – скрытно руководит поведением, здоровьем и жизнью всех без исключения участников драмы. А есть еще и другие акторы: медсестры, санитарки, родственники и близкие с обеих сторон, которые тоже вольно или невольно “дышат” чужими патогенными духовными “ароматами”, в свою очередь, добавляя в эту семантическую “парфюмерию” свои символы-“запахи”… – подобное притягивает подобное. Оба – и профессионал-врач и “профессионал”-больной – взаиморевниво “влюблены” в свою жизнь-судьбу-патологию и через нее – друг в друга, а “от любви до ненависти – один шаг”. И примеров такой “любви-ненависти” в медицине много: ревность врача, обиженного или “брошенного” любимым больным – и наоборот; ревность, обида или ненависть врача к врачу-“сопернику”, ради которого его “бросил” больной; обида на больного, который упорно “не хочет” выздоравливать. Но оба – и врач и больной (биологические и виртуальные) – это одновременно и жертвы, и пособники, и слуги, и рабы (и часто – “соавторы”) их общего кнута-пряника – любви-ненависти-болезни. В ущерб душе и нравственности (своей и пациента) пособник чужого греха – врач-Сизиф – упорно спасает и сохраняет вторично пораженное и “нераскаявшееся” “Я”-мозг-тело, невольно продляя моральные заблуждения, нравственные мучения или даже хроническую духовную агонию “человека болеющего”, – “благими намерениями (врача) выстлана дорога в ад (больного)”. Позволю себе еще одну горькую метафору: врачи и больные – это черти и грешники (черти-грешники) в одном прижизненном духовно-психосоматическом “аду”; как оковами-наручниками, они навечно и намертво “скованы” одной (грехом-ошибкой-карой-)патологией и травятся-питаются ее бесовскими символами-испарениями-соками. Кто, когда, как и почему становятся врачами? Похоже, в духовно-психосоматической сфере врача (фельдшера, медсестры) с какого-то анамнестического момента появляется (априори существует?) некая “ниша-вакансия”, как бы приготовлено – Кем? Когда? Зачем? – “пустое место” для внедрения и овеществления чужой патогенной семантики (но я полагаю, что эта ниша – духовно-психосоматическая “могила”, которую медленно роет наш “внутренний покойник”, в которого превратился – опять-таки нами (или кем-то другим?) однажды “позванный” и “откликнувшийся” – (Образ-поза-)“Каменный Гость”, о котором еще будет сказано). Во враче фрейдовские “либидо” и “мортидо” слились в свою-чужую боль-радость: ему нравиться (прячась от собственных проблем) “присоединяться” и “растворяться” в чужом – в чужом! – горе, нравится лечить, нравится не спать, бессонными ночами переживая за больного и болея-страдая вместе с ним, жертвовать собой и своими здоровьем, жизнью и судьбой (а нередко – и своими родными и ближними, включая их человеческое достоинство) ради высокой цели – здоровья, счастья и жизни чужого клиента-человека – как в песне: “за это можно все отдать…”. Как артист аплодисментов, врач порочно алчет – и получает – вожделенные похвалы-благодарности от больного (человека и общества) плюс унижающие человеческое и профессиональное достоинство подарки-подачки в виде дешевых спиртного и конфет – “ты спас мне жизнь, а я тебе за это водки – выпей-похмелись и закуси за мое здоровье” – и пьют... По-гегелевски – как раб господина, врач вожделеет – и этим вожделением развращает – больного, хозяина-повелителя своего “врачебного счастья”. Энтропия взаимоиспускаемой ими морально патогенной семантики неизбежно приводит к (вожделенному) обоюдному духовно-психосоматическому перерождению: врач(-господин или врач-Аладдин – априорный раб больного-патологии-лампы) + больной(-раб или господин врача-болезни) → (=) полуврач-полубольной(-полугосподин-полураб) + полубольной-полуврач(-полураб-полугосподин) – особенно актуальна эта проблема в психиатрии, психотерапии, наркологии, психологии и среди занимающихся эвтаназией (врачей, влекомых чужой смертью). Позволю себе перефразировать глубокую мысль Антонио Менегетти, сказанную про то, какими в норме должны быть отношения учителя и ученика: “Врач должен быть рядом с больным, но не присоединяться” к его жизни-болезни. Каждый из этой – временной! – пары должен по-прежнему жить только своей жизнью. В тот момент, когда врач (или любой человек) начинает жить чужой (болезнью-)жизнью, он перестает жить своей и начинает умирать – и это умирание может растянуться… на всю оставшуюся жизнь. Как прокурор не должен сидеть в тюрьме вместо осужденного им преступника, так и врач не должен страдать, мучаться и “болеть” за другого, “брать на себя” его проблемы и ошибки, платить по чужим счетам, искупать и соискупать чужие грехи, и, мало того, как, в первую очередь, духовный человек, он не имеет на это никакого морального права – каждый должен сам нести свой крест.
Эти вопросы крайне важны, ибо, подчеркну еще раз, по моему глубокому убеждению, истинная причина психосоматической патологии располагается исключительно в морально-нравственной, духовной сфере, а она (пока что) является неоспоримой прерогативой религии, – отделенной от государства (и от неверующих, – а их не так мало, как нас упорно хотят убедить), и философии – “отделенной” от науки (и космически далекой от народа). Этим институтам нет и пока не предвидится адекватной замены. Правда, в последние десятилетия на роль “духовных спасителей человечества” самовольно и незаслуженно претендуют психиатрия, психотерапия, психология (и ее “суховатые” ветви: социология и политология). – Так, что же делать, чтобы вернуть, сберечь и приумножить духовно-нравственное и психо-телесное здоровье врача и больного (человека и общества)? – Врач-философ? Врач-священник? Врач-философ-священник? Подобно радиации, чужеродная семантика, исходящая от, – в первую очередь, духовно, и только потом психосоматически – больного человека, весьма опасна для врача; он, повторюсь, не должен “дышать” чужими ядовитыми символами-испарениями и обязан как-то – всегда и только Сам, ибо реально никто не поможет! – защититься от этой “профессиональной вредности”. Опытный врач умеет психоэмоционально отстраняться от больного – биологического, психосоматического – человека, относиться к нему, как к любому постороннему, нейтрально-благожелательно. Но от его всепроникающей моральной радиации-семантики и он защититься не в силах. – А как врачу спастись и защититься от второго – “виртуального” – пациента, незримого и этим гораздо более опасного (и как, чем и главное, кому “его” – невидимого, лечить)? – Этому врачей не учат (и никого и нигде не учат!), и они остаются беззащитными перед семантическим злом другого – Чужого в пациенте. Вследствие хронической семантической интоксикации душа, мораль, нравственность и психика врачей необратимо деформируется, и поэтому среди врачей и медработников пугающе много изломанных судеб и исковерканных жизней – как, впрочем, и среди их пациентов, ведь любая хроническая болезнь – это, по сути, тоже исковерканная жизнь. Как проявление высокой духовности и зрелой нравственности, сострадание – это ясное понимание и знание того, что же в действительности и почему происходит со страдающим человеком. И без этого адекватно помочь ему невозможно, как невозможно и вовремя остановиться в этой помощи, чтобы не перейти ту грань, за которой человек всегда должен помогать себе сам – или погибнуть (тема личной ответственности больного за свои жизнь, судьбу и здоровье обстоятельно рассматривается в трудах Антонио Менегетти). В действительности под маской сострадания больному часто прячется страдание вместе с ним или вместо него (взаимо(в)лечение-взаимозаражение двух полуврачей-полубольных, взаимосадомазохистская боль-мука двух полурабов-полугоспод – и это романтично называется: “взять на себя чужую боль”). К сожалению, это псевдосострадание (в итоге, повторимся еще раз, губительное для души, психики и тела больного и врача), – если перефразировать Гегеля, “дурная жертвенность” – начинает культивироваться еще в медицинских институтах и всячески поощряется (больным) государством и (больным) обществом: “Какой хороший доктор (был), жаль, что умер у операционного стола” (отдал себя профессии без остатка); “Чтобы стать настоящим врачом, нужно дневать и ночевать в больнице” (а то, что платят гроши, дети голодные и ходят в рванье или жена ушла, никого – и, в первую очередь, как это ни прискорбно, самих нищих российских врачей – не волнует. Хорошо сказал Ницше: “Человек, у которого нет две трети дня для себя, – раб”); “Какой молодец, последние (не свои, а детей и семьи!) деньги – хоть не штаны! – отдал больному на лекарства”; “Пациент всегда прав” (потому что у него больше гражданских, юридических и моральных прав); “Светя другим – сгораю сам” и т.д. Такое положение вещей разлагающе вредно и даже губительно для духа, морали и нравственности врачей (медработников), больных и всего общества. Подобно не заделанной пробоине в подводной лодке, невидимо зияющая брешь в духовной сфере пациента сводит на нет все усилия – не бога! – врача, и они “тонут” вместе – вот романтика: “(Врач!) Сам погибай, а больного спасай!”. В Библии сказано: “Возлюби ближнего своего” – а вот про любовь к “дальним” в ней ничего не говорится (“полюбить врагов своих” – значит, как я понимаю, суметь сначала перевести их в статус “ближних” и только после этого – полюбить). Любить врачу необходимо в первую очередь самого себя, затем – своих (не чужих!) библейских “ближних”, после – медицину, как науку, важную и нужную для общества, как почетную, престижную и интересную профессию, рассматривая ее не только как средство самореализации в высоком смысле этого слова, но и как источник дохода, обеспечивающий достойное существование (бедность наших врачей и медицинских работников – это, в первую очередь, показатель того, что в России во главу угла все еще не поставлен человек как самая большая ценность – “раньше думай о Родине, а потом – о себе”). Больного нужно не “любить”, а, как любого человека, уважать. Пусть он любит себя сам вместе со своими библейскими “ближними”. Также недопустимо, когда человеку нравится или даже (в разных аспектах) выгодно болеть и лечиться, когда ему морально и психологически “хорошо” только или преимущественно в лечебном учреждении, среди себе подобных, ибо это, прав Менегетти, – прямой путь к морально-духовному и физическому вырождению человечества. Символы и “чудесное исцеление”. Возможно, когда в истинно и страстно верующего человека “остро” воплощается какой-то индивидуально или универсально сверхпозитивный (по христианской терминологии “благой”) Символ, то он перекрывает, нейтрализует или блокирует действие воплощенного ранее патогенного Символа (констелляции Символов) или даже вытесняет – духовно-психосоматически развоплощает – его. Тогда быстро появляющиеся видимые духовно-психические (и невидимые биохимические, нейродинамические, иммунные, гормональные, гемодинамические, электрофизиологические и т.д.) и, позже, соматические изменения и являются проявлением “чудесного исцеления” – того, что на человека, как трактуют такие случаи христиане, снизошла Божья Благодать. Приложимо к рассматриваемой теме можно думать, что в таких случаях образуется диада человек↔сверхсильный целебный Символ или, согласно христианской трактовке, человек↔Символ(ы)-Весть↔Бог. Очевидно, определенную роль играет то, что истинно верующий имеет духовно, точнее, религиозно сенсибилизированную и психосоматически подготовленную “почву”, в течение длительного времени “взрыхляемую” верой. Этим же (воплощением Символа) можно попытаться объяснить случаи, когда ребенок – “копия” не биологического отца, а того мужчины, которого женщина, порой, много-много лет назад, любила (ненавидела, или, что чаще, – то и другое вместе) и страстно желала родить от него ребенка (или не родить – да-да! – или родить по принципу: “ну я тебе сделаю подарочек, всю жизнь будешь мучаться!” – зачатие и роды как месть мужчине). Очевидно, этот мужчина-“виртуальный отец” и произвел когда-то роковое “символическое оплодотворение”, и этот Символ(ы) хранился – или как-то по-другому присутствовал – в “Я”-мозге познанной (познание – это и есть символическое оплодотворение) им женщины, например, в виде психически “зачатого” аффекта-(про)образа желанного ребенка. Возможно, он хранился в телесно (гинекологически) спроецированном виде – в виде позы. Либо каким-то образом – Образом! – этот Символ сразу воплотился в яйцеклетке (одной или многих), “спрятался” где-то в фолликулах. Затем, спустя годы, в нужное время “проснулся” и в момент порочного биологического зачатия (от другого!) непорочно воплотился в слившиеся половые клетки – или психосоматизировался в ребенке позже: в эмбриофетальном или пери/постнатальном периодах. Возможно, что этот отец-символ непрерывно воплощался-действовал во все эти периоды, то есть в течение всего времени, пока женщина любила/ненавидела этого мужчину и хотела (мечтала, страстно желала, верила-фантазировала), чтобы вынашиваемый ей ребенок был от Него, и растила-воспитывала ребенка как рожденного не от биологического отца, а от того, любимого/ненавистного. Когда женщина разлюбит/“разненавидит” символического отца, то может начаться сначала психоэмоциональное и функционально-биохимическое (“вдруг” изменятся анализы, ЭКГ, начнет “прыгать” давление и т.д. – это и есть “критические периоды” развития), а, позже, – морфофункциональное перевоплощение ее ребенка в биологического отца или – в нового маминого любимого, причем ребенок может так никогда и не увидеть этого человека или даже вовсе не знать о нем. Поэтому многие дети, вследствие “любвидозно”-психического (и, разумеется, “обычного”) промискуитета своей, такой “измен-чивой”, матери, духовно и психосоматически “беспородны” и внешне-внутренне напоминают дворняжек. На уровне детского психосоматического “Я” процесс смены “символического отца”, очевидно, трехфазный: 1 развоплощение “старого” символа-отца; 2 период, когда какое-то время ребенок, в плане наличия воплощенного символа-отца, есть духовное и психосоматическое “никто”; 3 воплощение нового символа-отца. Если любовно “всеядная” женщина одновременно любит/ненавидит нескольких мужчин, то нельзя исключить, что может быть групповое воплощение/развоплощение нескольких символов-грехов-отцов (либо их различных духовно-психосоматических “частей”). Возможно, какие-то варианты есть и в случае женского бисексуализма и гомосексуализма: воплощение в ребенка второй (третьей…) “символической” матери (“замещающей” отца – усиление фемининности, у ребенка две мамы и ни одного папы), символической “женщины-отца” (маскулинизированной женщины, духовно-психосоматически похожей – но карикатурно, “по-бабьи” – на мужчину) и т.д. Очевидно, таких случаев “психического перезачатия” (и/или внетелесного “дозачатия” – “дозаправкой” гендерным Символом) биологически давно уже рожденного ребенка, когда он, по мере роста, становится духовно-психосоматически похож то на одного “дядю-папу” (“женщину-отца” и т.п.), то – на другого, то – на всех или ни на кого, в жизни очень много: “покажи мне своего ребенка, и я скажу, любит ли тебя – и как долго – жена, и является ли (все еще) она “психической матерью” именно твоего ребенка, и от тебя ли он "психически зачат", а порой – и биологически…”. Неправда, что дети не отвечают за грехи родителей. Юридически это, может быть, и так, хотя – чьи дети роются в помойках и содержатся в колониях для малолетних преступников. Но “дети порока” духовно-психосоматически всегда расплачиваются за грехи других, в первую очередь – за разврат своей матери. “Секс без любви разрушает”, пишет Менегетти, – и, добавлю от себя, разрушает не только тех, кто грешит, но и их невинных детей – червивых жертв-плодов чужой греховной страсти, ибо невозможно, греша телами, не грешить душами. Любая женщина – это в первую очередь будущая мать, а мужчина – будущий отец, и женское и мужское целомудрие – не просто слова. Конечно, гинеколог или венеролог залечат распутное материнское лоно и “научат”, как уберечься от заразы и продлить греховное наслаждение (хотя фригидность и импотенция – это крик природы, протест души и тела против разврата). Но кто спасет и излечит опоганенную материнскую душу, а также тела и души ее несчастных детей? Не исключено, что таким же – символическим – путем будущая мать (и/или через нее – будущий отец) еще во время беременности трансплацентарно передает не родившемуся ребенку не только свои болезни, но и в момент зачатия (или даже ранее) формирует его половую принадлежность, очевидно, за счет воплощения какого-то гендерного – маскулинного или фемининного – Символа в яйцеклетку и/или сперматозоид(ы) (в которых, как и в любых других клетках, есть актиновые и миозиновые нити – возможная основа некой “внутриклеточной позы”), причем возможно, когда сперматозоиды еще находятся в тестикулах будущего отца. На сознательном или подсознательном уровне действие этого гендерного Символа может ощущаться самой женщиной (и/или ее мужем, свекровью, дедом, теткой, фактическим или “психическим” отцом и др.) как неодолимое уверенность-желание иметь от данного мужчины мальчика или девочку (в свою очередь, муж тоже хочет иметь от данной женщины мальчика или девочку). То есть женщина на каком-то уровне “Я”-мозга-тела каким-то образом “решает” (такое “уверенность-решение” – это всегда Образ как результат действия Символа), что от данного конкретного мужчины нужно или лучше родить девочку (мальчика). Не исключено, что, подобно новолунию или вспышкам на солнце, этот (внешний – чей?) гендерный Символ(ы) одновременно действует на всех родственников и значимых для “Я” женщины – психосоматизируемых ей – библейских “ближних” (и они начинают испускать свои гендерные Символы, действующие на уже беременную или еще до зачатия). Либо это своеобразная командная схватка-бой-борьба за пол будущего ребенка групп(ы) мужских и женских Символов, генерируемых этими (и/или другими) людьми, как живыми, так и мертвыми (значимыми предками) – “Мертвые невидимы, но они не отсутствуют” (Блаженный Августин). Тогда в этой “битве” гендерных Символов за право воплощения гомосексуализм и трансвестизм – это “победа” одного гендерного Символа на психическом, а другого – на соматическом уровне; бисексуализм – психическая “ничья” (счет один-один) и чья-то соматическая победа, а гермафродитизм – морфологическая “ничья” (счет один-один). Возможны варианты: например, “переменный успех”, когда половая ориентация или психоморфотип в целом с годами меняется: гинекомастия и/или ожирение по женскому типу у мужчин; аменорея, оволосение по мужскому типу и огрубление голоса и черт лица у женщин, появление “примеси” черт характера, свойственных противоположному полу, внешняя и поведенческая “бесполость”, своеобразные психическая или психосоматическая (психонейроэндокринологическая) гендерная “дистония” или “циклотимия”. Гендерные Символы, детерминирующие, как минимум, половое поведение, также генерируются определенными произведениями искусства (очевидно, в целом это феминизирующее влияние), спецификой работы и мèста пребывания (армия, тюрьма, стройка и т.п.), но в итоге и за ними всегда стоят люди определенного пола. Воплощение гендерного Символа (“винегретного” множества Символов) может быть как парциальным, так и тотальным. Также стоит добавить, что в ребенка, взрослого человека или старика может полностью или частично символически воплотиться бабушка, дядя, ребенок, посторонний человек – все вместе или по отдельности, и не только через мать. В этом плане вечный герой Франкенштейн (кстати, придумала его женщина!) – это литературный образ монстра-изгоя, человека-гибрида, в котором психосоматизировались Символы (мертвые “куски” людей-символов) в противоестественном сочетании, противном Природе и Создателю. Такая констелляция семантик-символов никогда не должна воплощаться в одном биологическом человеке. Именно поэтому для профилактики проникновения и психосоматизации патогенных Символов так важна духовно-психическая “асептика”, правильное духовное “питание”, а это – культура, философия и религия как носители морали и нравственности, в том числе и обусловленной пòлом (чтобы не допускать “унисекса”). Итак, развитие духовно-психосоматической патологии вызывает патогенная символика или непатогенные (условно патогенные) Символы, патологически интерпретируемые конкретным субъектом. Опознавание и восприятие Символов – этих продуктов-посланий окружающего мира, обусловлено способностью человека устанавливать гештальт с окружающей средой. Но гештальт становится опасным, если в окружающем мире содержатся Символы, патогенные или условно патогенные для данного конкретного человека или группы людей (есть же микробиологически, токсически или радиационно опасные территории, которые рекомендуют избегать), особенно если в это время человек агрессивен, одинок, напуган, тревожен, некритичен, подавлен, морально слаб или как-то по-другому аффективно сенсибилизирован и когнитивно дестабилизирован. Возможно, поэтому многие морально и психологически сильные люди, которым в данный момент нужно разобраться в себе и происходящем, сделать жизненный выбор и т.п., сознательно или подсознательно избегают определенной среды, ищут одиночества или ходят, ничего не замечая вокруг. Ограничивая общение и притупляя восприятие окружающего мира, они берегут себя от воздействия патогенной, условно патогенной и просто “шумовой” внешнесредовой символики. В ряде случаев такую же защитную по отношению к личности роль играют так называемые “психологические комплексы”, селективно ограничивающие возможности человека и нередко оберегающие его. Очевидно, вступать в полноценный гештальт со средой, загрязненной патогенной символикой (то, что такие Символы – это “микробы” биологически неживого мира”, столь же (или да же более) опасные, как и их “живые собратья”, обычно не осознается), без риска для собственного духовно-психосоматического здоровья может только человек, не восприимчивый к таким Символам, либо устойчивый к их действию или умеющий и могущий, попадя под власть Символа, разрушить порожденный им внутрипсихический Образ и его психосоматическую проекцию – позу. (Устранить хроническое мышечное напряжение – разрушить позу данной болезни, и этим – прервать подпитывание патогенного Образа изнутри, что принципиально важно при лечении духовно-психосоматической патологии, можно и нужно. Но прежде ее необходимо вычленить, не забывая при этом, что в действительности всегда есть два паттерна мышечного напряжения: поза и антипоза. В частности, для психосоматических больных мною разработан комплекс упражнений, способствующих разрушению “черной” позы. При этом главные критерии эффективности – это улучшение морально-психологического статуса пациентов и позитивные изменения в их жизни. Физические занятия сопровождаются объяснением (по ходу дела или в форме краткой беседы) связи имеющейся клинической симптоматики, включая позное мышечное напряжение, определенными жизненными неудачами и моральным статусом. Особый акцент делается на личной ответственности за свое здоровье. Этим триединством развиваемые мною подходы принципиально отличаются от чисто психических или соматических практик (но не отрицают их): психокоррекции, психотерапии, психоанализа, различных психотренингов, мануальной терапии, хиропрактики, ЛФК и т.д.). Телесная поза, повторимся, является определенным паттерном статического мышечного напряжения, необходимого для осуществления реальной или воображаемой поведенческой реакции на сложившуюся ситуацию. Как известно, вариантов таких реакций может быть два: борьба или бегство. На соревнованиях командуют: “На старт!”, “Внимание!”, “Марш!”. Но это в спорте, а вот в реальной жизни “Марш!” никто не скомандует, и человек должен сам мобилизовать волю и заставить себя двигаться и что-то делать. Поза без последующего действия – это, как пишет профессор Менегетти, “застывшее в подготовительной фазе движение”. А ведь любая мысль должна быть воплощена в движение и реализована в нем. Как в императиве Канта: “Что я должен делать”. Применимо к рассматриваемой теме нас интересуют три фазовых состояния телесной мускулатуры: паттерн мышечного напряжения, поза – “желание действия” → действие – “желание покоя” → расслабление – “желание позы” (желание тонуса, мышечного напряжения) → …, взаимосвязь между которыми схематически можно выразить трехчленного цикла: …поза → действие → расслабление (покой)… (почему-то кардиологи упорно не замечают трех фазовых состояний сердечной мышцы, упорно выделяя только систолу и диастолу). Эту последовательность, касающуюся, кстати, и гладкой мускулатуры сосудов и внутренних органов, необходимо учитывать при кинезиотерапии (мануальной терапии, массаже, ЛФК и т.д.). Например, при исходно имеющимся у пациента мышечном напряжении необходимо не расслаблять его массажем или как-то по-другому, а стимулировать двигательную физическую активность; после состояния мышечного расслабления – покоя, необходимо поднять мышечный тонус (аффективно “накачать” мышцы), а не заставлять человека сразу бегать. Важно, что состояние тонуса мышц коррелирует с состоянием психики (а возможно – и духа): мысль=расслабление → эмоция=напряжение → действие, причем действие – это осуществление или реализация замысла, того, что перед этим продумано и прочувствовано, и это – одновременная и слаженная работа “Я” и тела, слившихся, психосоматически интегрированных в осуществляемом действии (вспомним менегетьевское: “Человек – это единство действия”). Эта физиологическая последовательность смены фаз телесных состояний нарушается, если личность не может решить, что делать, как поступить в какой-то ситуации, и надолго застревает в непродуктивном раздумье, аффекте и их ригидной психосоматической проекции – позе. Человек, “застывший” в подготовительной фазе движения (в “замороженном”, не проявленном, не осуществленном движении, не реализованном “желании действия”), телесно как бы каменеет, превращаясь в (духовно?-)психосоматическую “статую” или “внутреннее изваяние смысла”. Эту внутреннюю позу-“статую” или окаменевший в теле мертвый внешнесредовой Символ, можно, если вспомнить “Маленькие трагедии” гениального Пушкина, назвать нашим собственным внутренним “Каменным Гостем” (сначала – “человеком напряженным”, затем – “человеком статичным”, и позже – “человеком окаменевшим”). “Каменный Гость” (которого – прав Пушкин! – в моменты боли и радости, точнее, боли-радости (опять-таки пушкинское: “ему и больно и смешно”), мы самонадеянно призываем сами), услышав приглашение, придя и навечно (ли?) поселившись в нашем теле, постепенно начинает трансформироваться во “внутреннего покойника” или “человека покоящегося” – вспомним судьбу Дона Гуана, который в смертельном рукопожатии навек соединился с “Каменным Гостем” в одно целое, что образно символизирует противоестественный и поэтому всегда потенциально (само)убийственный психо-телесный союз с (ново)образованием “живого-неживого” (потом – “живого-мертвого”), “духовного-бездуховного”, “деятельного-бездеятельного” – любви(-жизни)-ненависти(-смерти), раба-господина, человека-арлекина. “Каменный Гость”, этот наш будущий убийца, в сущности, пришедший изнутри, – это статичная мышечная поза, которая стала вечным “прокрустовым ложем” не только для тела, но и для всего духовно-психосоматического человека. Любая статичная поза, в плане анатомической и двигательной телесной свободы, как минимум, локомоторно контрактурогенна и поэтому уже сама по себе является этиологией. В итоге хроническое мышечное напряжение трансформируется в ту или иную нозологическую форму психосоматической патологии. Поза – это точное отражение сужающих возможности личности фиксированных стереотипов внешней и внутренней жизни. За счет изменения висцероцепции, ангиоцепции, кардиоцепции, проприоцепции и других интероцепций (да еще на фоне ригидной перцепции) меняются наличный церебральный информационный статус и черты личности. Мощными психически и телесно иммобилизующими факторами, поддерживающими позное мышечное напряжение, являются лень, парализующий волю страх, неверие в свои силы, поиск виноватого, привычка жить по указке, из-под палки или за чужой счет, отсутствие моральной поддержки, цели и смысла жизни и т.д.; к тому же, по причине нередкого отсутствия очевидной связи, мало кто из врачей и пациентов верит, знает или хотя бы догадывается, что образ-аффект (как моральная проблема личности) и позное напряжение могут иметь самое непосредственное отношение к имеющимся у них (…→духовно→психо→)”соматическим” заболеваниям (надеюсь, данная работа в какой-то мере восполнит этот пробел). Страх-аффект – это надежный сторож телесно воплощенного Символа-Образа. Страх поддерживает позу. Менегетти правильно подчеркивает, что за страхом часто стоит лень – маленькая ближняя выгода и большая дальняя потеря. Фактически страх в сочетании с ленью (а лень – одно из проявлений глупости) – это скрытый саботаж по отношению к самому себе, своим судьбе, жизни и здоровью. Это трусливо-инфантильное нежелание что-то делать ради себя: “пусть хромой – но зато работать не надо ”, “пусть не любит – но и не выгоняет”, “пусть мало платят – но на еду (водку) хватает”, – в общем, “лучше (болезнь-)синица в руках, чем (здоровье-)журавль в небе”. Почему человек, этот (вроде бы) “венец творения”, трусливо держится за маленькую выгоду, боится рисковать, привык нищенствовать и паразитировать даже на собственных здоровье и жизни (в том числе, на здоровье и жизни медицинских работников) – ответы на эти вопросы нужно искать не в кабинете врача, а в религии, философии, культуре и искусстве. И все же я не верю, что это делает Человек, – это делает вселившаяся в него Сущность. Не могу не написать еще вот о чем. У гуманистически ориентированного врача должно быть принципиальное понимание того, что пациент может требовать от него, именно как от врача, а что – нет. Я полагаю, что больной (и общество!) не имеет никакого права – морального, юридического и человеческого – никогда и ни при каких условиях требовать, чтобы врач вернул ему здоровье. Также врач не обязан расплачиваться за чужие грехи (как человека, так и общества), ибо врач – не Прометей и не жертвенный агнец на алтаре чужого здоровья, чужой жизни и чужого счастья. Подневольно общаясь с пациентами – и благородными и негодяями – врач должен юридически, морально-духовно, психосоматически и по всякому другому от него защититься: “не навреди”, – в первую очередь, самому себе, а уж потом – больному. Врач не только не обязан, но и никогда не должен, – более того, не имеет никакого права! – ради кого бы то ни было рисковать своей единственной жизнью, ее настоящим и будущим, рисковать собственным духовно-психосоматическим здоровьем, безвинно и напрасно (больному это не поможет) страдать за другого, глупо и несправедливо убивать себя как личность, калечить свои психику и тело, брать на себя чужую боль и добровольно пить духовно-нравственный яд из чаши, не ему – другому! – судьбой предназначенной. Сопереживание, сострадание больному – это не страдание за него и вместо него, ведь каждый должен сам нести свой крест. Единственное, что врач всегда обязан сделать по отношению к больному – это вовремя назначить лечение имеющегося у него заболевания, применяя общепринятые в медицинской науке и практике лечебные средства и методы, и дать соответствующие профилактические рекомендации касательно имеющихся у пациента патологических нарушений, не выходя за рамки своей профессиональной компетенции. Стать здоровым, исцелиться, человек может и должен исключительно сам. Для этого, кроме выполнения известных гигиенических рекомендаций, необходимо иметь Цель, которая придаст Смысл жизни и породит в сознании и “Я” соответствующий спасительный “Белый Образ”. Врач, подобно беспристрастному Сознанию, информирует, а пациент осознает свои ошибки и заблуждения и самоисцеляется. Но вернемся к позе. В большинстве случаев человек не осознает и не ощущает, что он, как говорится, “встал в позу”, так как психически осознается и воспринимается только фазическое – в движении – и не осознается и не воспринимается тоническое (точнее, это всегда позно-тоническое) – без движения – напряжение мышц. Поза, вспомним, патологически действует на организм при помощи длительного статического мышечного напряжения. По сути, позообразование является морфонеогенезом, формированием “новых” анатомии и физиологии (и поза, вспомним, – это далеко не всегда патология, есть и позитивные позы). Симптоматика может длительно – годы и годы – не появляться, так как позное напряжение мышц по интенсивности обычно слабое и часто непостоянное. Тут действует фактор времени, в течение которого происходит накопление в теле патоморфологических изменений и задействованных патофизиологических механизмов, а также длительность и сила аффекта и количество аффективных атак. Можно долго иметь внешне прекрасное духовно-психосоматическое здоровье, но быть уже давно тяжело больным – “колоссом на глиняных ногах”. Важно, что при этом действие персистирующего внешнего индуктора – Символа, как правило, не осознается, и он остается в тени; частично и смутно осознается, да и то не всегда, только порожденный им Образ: “что-то не так в жизни, вот, только бы знать, что”. В случаях острого и интенсивного воздействия внешнесредового Символа или их констелляции на психику человека, особенно по типу череды “ударов судьбы”, психосоматическая патология и ее драматические финалы развиваются достаточно быстро – седеют или стареют буквально “за ночь”. Еще раз подчеркнем, что в данном случае речь идет только о патогенных Символах, которые человек добровольно (осознанно или подсознательно) впускает вовнутрь себя и не может их понять, уразуметь и конструктивно переработать, и поэтому их психосоматическое воплощение носит патологический характер. В чистом виде элементарные позы (как в заключительной сцене пьесы Гоголя “Ревизор”) наблюдаются достаточно редко и кратковременно. В реальной жизни с ее непрерывно-поточным одновременным воздействием множества негативных Символов (и, разумеется, позитивных тоже) у человека возникают сложные аффективно-когнитивные нарушения и соответствующие им позы, правильнее сказать, подвижные сплетения различных поз, телесно отображающие в on-line режиме суммарный аффективно-когнитивный личностный профиль. Кроме этого, каждая мышца человека участвует в реализации множества движений и образовании множества поз, причем нередко одновременно (в частности, поэтому и полезен двигательно-активный образ жизни: разнообразные физические занятия и упражнения, танцы, подвижные игры, участие в спектаклях и т.п. – универсальные симптоматические противодействия мертвым Образам, фиксированным аффективно-когнитивным структурам и статическим позам). Поэтому расшифровать итоговую или доминирующую позу и вычленить образующие ее элементарные позы и рудиментарные “застывшие (микро)локомоции” – эти своеобразные “археологические черепки”, остатки-фрагменты не полностью решенных личностных проблем и, соответственно, не полностью разрушившихся “старых” аффектов-поз (аффективных телесных “шрамов”), не всегда возможно. В жизни человеку приходится одновременно бороться за себя, побеждать и проигрывать на нескольких личностных фронтах. Отражением этой борьбы и является сосуществование в одном теле сложной гиперпозы из какого-то динамичного и статичного “переплетения” множества элементарных поз (точнее, всегда “черно-белых” пар поз), некоторые из которых уже сформированы, другие только образуются, а третьи – фрагментируются или разрушаются. Сосуществование в теле нескольких поз, да еще в различных стадиях “жизненного цикла”, очень затрудняет их вычленение из сложного мышечного ансамбля и, соответственно, – поиск корреляций между конкретным Символом (местом-событием), его отображением в психике и позой, но не делает его невозможным. Прекрасным ориентиром могут служить многие живописные полотна, скульптуры и скульптурные композиции выдающихся мастеров, на которых отчетливо видны поза, напряжение мышц, эту позу образующих, мимика как отражение аффекта, а нередко и породивший их Символ (средовой контекст). Как уже указывалось, хорошим клиническим подспорьем также служат боль, зуд, гиперкинезы, насильственные движения, цвет кожи и т.д., которые нередко являются телесным свидетельством внутренней борьбы в “Я” и теле человека и проявление этой борьбы. При психосоматической патологии, боль, вспомним, возникает от длительного напряжения мышц агонистов и антагонистов позы в некой ключевой телесной точке, являющейся “острием” морально-психосоматической проекции “желания действия” или точкой, в которой должна осуществиться или, наоборот, не осуществиться главная “локомоция морального выбора”: смириться, бежать или бороться, сделать или не сделать какой-то жест, например, означающий “да” или “нет”, и т.д. В случае с мимической мускулатурой (выражение лица – это тоже часть позы) боль появляется от длительного ее напряжения при тоске, тревоге, агрессии и др. Фациальная (и даже кранио-цервикальная) боль также возникает при постоянно “надетой”, – точнее, контрактурно-склеротически “вросшей” в лицо – мимике-маске, например, “привычной” улыбке, скрывающей страх, растерянность или ненависть. В целом боль при моральном выборе – это всегда символ видимой или невидимой (внутренней) борьбы, того, что человек не смирился, и у него еще есть силы сопротивляться и желание лучшей доли; недаром говорят: “без боли нет лучшей доли”. Боль и особенно страх боли не позволяют человеку распрямиться, разогнуться и освободить тело от “тяжких оков” позы и избавиться от порождающего ее Образа. Такой страх (у которого “глаза велики”), что будет очень больно, хорошо знаком специалистам в области стоматологии, хирургии и мануальной терапии, которые часто сталкиваются с пациентами, страдающими от страха-боли, которые буквально не позволяют – и напрасно! – что-либо с собой делать.
Глава XXVII. Экология Символов и общественное здоровье.
Люди способны обмениваться Символами и массово тиражировать их, “вживую” передавая друг другу или через посредничество естественной и искусственной внешней среды. Обычно человек-харизматик, сам или с чьей-то помощью, создает определенный Символ-Образ (и позу-символ) и проецирует его во внешний мир, действуя им на сознание других людей, подобно вирусу. Такие люди могут инициировать распространение Символов по типу эпидемии, чему много исторических примеров: крестовые походы, ведьмовство, массовые убийства и самоубийства, культы личности, расовая ненависть, религиозная нетерпимость, вандализм, фашизм, коммунизм, фанатизм, погромы, бунты, терроризм, геноцид, революции, войны… В наше время они явно или, что более опасно, скрытно манипулируют массовым сознанием при помощи СМИ, интернета, кино, популярной музыки, моды, рекламы, политических кампаний и т.п., используя новейшие достижения психиатрии, психологии, социологии и других “наук-служанок” у власть имущих. Недаром специалистами в области “опиума для народа” – рекламных акций и выборных политтехнологий, широко используется термин “эмоциональное заражение” (в вузовских учебниках и монографиях по этим специальностям цитируют Ленина, Гитлера, Геббельса, Муссолини, Сталина, Мао и других). Вот только “лечить” людей, “зараженных” ими на время раскрутки товара и выборов (точнее, выборов-продажи человека-товара), некому, нечем, да и нельзя – вдруг в следующий раз новый товар не купят, за “кого надо” не проголосуют или вообще покупать и голосовать перестанут. Поэтому массовое “окуривание мозгов” только нарастает. Фактически уже произошло глобальное засорение ноосферы патогенной символикой. Несмотря на это, массовое обсеменение ойкумены и инфицирование сознания людей Символами активно продолжается, и оно уже привело к масштабному порабощению воли, закрепощению разума и расторможенности примитивных эмоций и влечений. Действующие вкупе, эти факторы вызвали стойкие изменения аффективно-когнитивного статуса такого количества людей, что речь необходимо вести о “пандемии патогенных Символов”. Перманентное воздействие констелляции патогенных Символов и их внедрение в психику сопровождается появлением и персистированием ригидных аффективно-когнитивных структур и неизбежной их соматизацией. Это привело к тектоническому духовно-психосоматическому пато- и метаморфозу (в том числе и по механизмам, описанным в этой работе) и массово отразилось на вере, морали, воле, само(о)сознании, интеллекте, перцептивных и логических возможностях, адекватности восприятия действительности, психологической устойчивости, способности к адаптации в социуме, к повальному распространению морально-психологической инфантильности, социальной апатии, политической индифферентности, к распространению хронической патологии, росту алкоголизма, наркомании, психических болезней, аномальных и промискуитетных форм поведения, преступности, ожирения, бесплодия, количества разводов, суицидов. Появился СПИД, обострилась проблема терроризма, возросло количество локальных конфликтов и войн, произошло ухудшение политического и экономического состояния во многих странах, стали распадаться государства. Для меня совершенно ясно, что Символы фактически формируют духовно-психосоматический облик каждого человека в отдельности и духовно-психологический облик человечества в целом, и не все они – продукты-порождения человека, тут действует Кто-то/Что-то еще…, но я уже не считаю себя специалистом в этих вопросах. Можно добавить, что для борьбы с нашествием Символов назрела необходимость в создании таких наук, как “экология символов”, “духовная экология символов”, “психосоциоэкология символов”, “политология символов”, “медицина символов” и т.д. Но эти проблемы, кроме последней, далеко выходят за рамки компетенции медицины.
Семенов И.В. Теоретические вопросы этиологии, патофизиологии, патоморфоологии и культурологии духовно-психосоматических болезней (трактат) *** Заключение.
Патогенный средовой Символ сродни инфекции. Его входными “духовными воротами” является индивидуальное Сознание, в котором Символ интерпретируется и трансформируется в патологический внутрипсихический Образ, проявляющий себя на уровне “Я”-мозга в виде соответствующей аффективно-когнитивной структуры. После кумуляции в психике внедрение патогенного Образа в сому – первоальтерация происходит на уровне мелких вен, венул и vasae vasorum церебральной сосудистой сети. Первичная телесная проявленность – материализация Символа-Образа имеет вид отека. Длительность инкубационного периода обусловлена временем, в течение которого увеличение размеров и количества отечных очагов еще не сопровождается патологическим воздействием на мозг, включая появление состояния денервационной сверхчувствительности в ансамбле нейронов, продуцентов-носителей патогенного Образа (аффективно-когнитивной структуры). С какого-то момента отек вызывает образование в ЦНС локусов демиелинизации – появляется, растет и начинает действовать “монитор отклонения”. Дальнейшая соматизация патогенного Символа-Образа (или, как называет этот процесс Антонио Менегетти, “психовылепливание” телесной болезни) происходит через образование специфического паттерна мышечного напряжения – позы. Если ничего не предпринимать, то патологическая триада: Образ, монитор отклонения и поза предопределят синдромологическую картину, клиническую форму и исход духовно-психосоматической патологии, а также скажутся на итоге и смысле всей (земной) жизни человека и в какой-то мере – на жизни и судьбе его родных и близких. Общая принципиальная схема возникновения духовно-психосоматической патологии выглядит следующим примерным образом (разумеется, действительность богаче, разнообразнее и сложнее любых схем): место-событие → Символ → Образ → аффект → возбуждение и полнокровие ЦНС → альтерация ЦНС: отек, демиелинизация и др. → монитор отклонения → позное мышечное напряжение → полнокровие → сомато-висцеральная альтерация: отеки и др. → психосоматическая патология. Разумеется, повторимся еще раз, далеко не каждый Символ – и его проявления: Образ и поза – вызывает развитие духовно-психосоматической патологии. В здоровом теле – здоровый дух, и развоплощение соматизированного морально патогенного Символа является не менее важной задачей, чем исправление допущенной ментальной ошибки и сделанного на ее основе неверного жизненного выбора. “Спасти тело – потом более высокие метафизические задачи”, пишет Менегетти. Таким образом, необходимы одновременные и не заменяющие друг друга очищение души и обретение способности любить (любовь – инструмент души), исправление ошибок сознания и лечение физического тела. Только такая терапевтическая триада сможет освободить человека от оков духовно-психосоматической патологии. И в заключение добавлю. В моем понимании теория – это творческое осмысление через призму личного опыта массива накопленных фактов в определенной области познания путем связывания их в логически непротиворечивую систему при помощи известных, открытых или постулированных автором гипотетических механизмов. Слово теория происходит от древнегреческого словосочетания, переводимого (в том числе и) как страстное созерцание, и поэтому в итоге теория – это всегда жизнь ее автора, который ей (своей жизнью) пытается ее (свою теорию – Себя-свою теорию) подтвердить или опровергнуть, так как живет в ее измерении и по ее законам. Как и жизнь, теория может быть удачной и неудачной, верной и неверной, правильной и неправильной. Поэтому, как и чью-то жизнь, ее нельзя судить – “не суди и не судимым будешь”. С теорией можно только согласиться или не согласиться и принять или не принять ее как руководство к собственной жизни и действию. Если автор не жил по законам своей теории, рождая и пестуя ее, не страдал и не мучился, то тогда это все, что угодно, но только не теория, не страстное созерцание жизни; это какая-то частность: закон, некое правило, формула, верное наблюдение чего-то и так далее. Как и жизнь, живая теория просто не может одновременно не содержать в себе прозрений и заблуждений, взлетов и падений, иначе это не теория и не жизнь, и она, вследствие этого имеет мало отношения к так называемой чистой науке. Теория – это дорога жизни, по которой движется ее автор, и, как и любая дорога, она имеет начало и конец. Поэтому живой человек, имея, пусть высокие, но все же конечные возможности, просто не в состоянии – и никогда не будет в состоянии, иначе это не человек, а бог – объять необъятное, познать и осмыслить все сущее и создать теорию, объясняющую все. Любая теория имеет свои границы, за которыми кончается верность и правота ее утверждений и отрицаний. Жизнь – это всегда множество, и теорий, как и людей, должно быть много и самых разных: общих и частых, простых и сложных, умных и не очень, больших и маленьких; в общем, чем больше, тем лучше. И тогда любому человеку будет, из чего выбрать, чтобы решить, с чем согласиться, а с чем нет, что принять, а что отвергнуть. Теории, как и жизни, не бывают верными или неверными, они просто созданы, – а жизни прожиты, – или нет. Опровергнуть теорию, как и опровергнуть чью-то жизнь, просто невозможно, и в этом споре никогда не рождается истина. Теория – это видение мира таким, каким он открылся ее создателю, и она придает смысл и значение в первую очередь его индивидуальной жизни, являясь в то же время ее определенным этапом. У Дарвина были, есть и всегда будут сторонники и противники, но никто из них никогда не сможет окончательно подтвердить или опровергнуть его правоту. Спорщики спорят, а эволюция продолжается, в том числе и по законам, открытым великим Дарвином, и это меня утешает. Дорога к Клондайку знаний усеяна погибшими талантами. Интеллектуальные сиротство, беспризорничество и брошенность ужасны, они сгубили и продолжают губить стольких одаренных молодых людей. “Сырых” и неподготовленных, их бросали и продолжают бросать на произвол судьбы матери-школы и отцы-университеты (торговцы знаниями заполонили храмы науки и уже почти вытеснили настоящих преподавателей и ученых). И мне пришлось в полной мере испить из горькой чаши интеллектуального одиночества, испытать сомнения и метания, когда буквально душат вопросы, и не знаешь, где и у кого искать ответы. Я много, запоем читал, но умные книги – это не живые люди, в них много (нередко мертвых) знаний, но нет любви, тепла и понимания жизни. Питает душу и греет сердце искусство, оно помогает глубже понять жизнь, но понимание – это не знание. Истина – это живой синтез понимания и разумения. Из этого тупика выход только один – Учитель, страстный созерцатель жизни и создатель теории – как способа, в первую очередь, собственной жизни и собственных миропонимания, мирообъяснения и мироощущения, ибо нельзя говорить одно, а в жизни делать другое. Учитель – это человек, который также знает, что “теория без практики мертва”, и теорию, как и вообще любые знания, нужно обязательно воплотить в жизнь, иначе это просто хлам, мертвый груз. Теоретизирование, теоретическая практика – это, в первую очередь, воплощение теории – как большой аффективно-когнитивной структуры – в чьи-то, готовые для этого, сознание, душу, сердце, тело и жизнь, чтобы она не просто прижилась, но и обязательно пустила росток нового знания. Поэтому главное, чего хочет любой создатель теории, – чтобы у него нашелся хотя бы один ученик-последователь, который бы по-сыновнему превзошел своего отца-учителя, развил и усовершенствовал теорию согласно грядущим реалиям близкого и далекого будущего. И ученик должен, получив новые результаты – плоды истины-знания, бескорыстно угощать ими всех, желающих приобщиться к истине, и один такой плод достанется уже его будущему последователю-ученику… Как пел Джим Моррисон, “зажги во мне огонь” – в душе, сердце, сознании – и освети им путь моей жизни! Теории живут в делах и в наследниках-детях, а если их нет – то теории умирают. В моей жизни однажды (заочно) появился такой Учитель – Антонио Менегетти, и ему, восхищенный силой его ума, глубиной знаний и фундаментальностью теоретических трудов, я (заочно) посвящаю эту работу. Но профессор Менегетти (как и мои рецензенты) не несет никакой ответственности за написанное мной. Я – “гомо теоретикус” или “человек страстно живущий”, и для своей жизни-теории делаю все, что могу. Кто может, пусть делает лучше. Мне очень хочется верить, что с помощью, пусть и небольшой, этой работы в XXI веке медицина от лечения “человека мясного” перейдет к Врачеванию Человека Духовного – ведь так хочется быть счастливым и здоровым и подольше пожить в этом, несмотря ни на что, таком прекрасном Мире...
